Три конформизма: советский, постсоветский и путинский

Владимир Пастухов в интервью газете «Новая. Европа» вернулся к проблеме 90-х, поднятых трилогией «Предатели» Марии Певчих и ФБК, о которой пару недель назад написал статью в «Новой». Но как бы в старой «Новой», той, что остается в России.

Понятно, Пастухов в очередной раз пробует оправдать 90-е и укорить Певчих за неполноту, неполноценность взгляда. Но при этом оправдывает 90-е не тем, что они, мол, были хороши, а в том, что все началось еще раньше, при большевиках, лишивших людей собственности. Или при застое, предшествующем перестройке, так как, по его сведениям, больше и легче всего заработали еще в конце 80-х-начале 90-х советские чиновники второго и третьего ранга, выдававшие в начале перестройки лицензии на экспортную деятельность, а это была золотая жила. И при этом, как всегда, сыпал цитатами из культовых произведений советских либералов, как бы показывая, где правда, брат.

Беспечной выглядит попытка упрекнуть Певчих в том, что она упрощает проблематику 90-х, все сваливая на конформизм постсоветских либералов, и забывает, например, решенный все-таки квартирный вопрос в 90-х, подаривший всем их собственные квартиры без выкупа (тоже, кстати, Чубайс, но уже со знаком плюс).

Однако смысл, который Пастухов пытается закамуфлировать остается в том, что перед нами три вида конформизма – советский (с высоты которого тот же Пастухов и критиковал в свое время Горбачева и Ельцина, потому что они лишили его той номенклатурной жердочки, с которой ему пришлось спуститься вниз). И он защищает представителей конформизма постсоветского, не потому что простил им свои потери статуса в 90-х, а потому что все-таки советское у них общее. Но, на самом деле, на Певчих и ФБК нападают на столько представители постсоветского (ельцинского) конформизма, они как бы отцы нынешних, а нынешние — представители конформизма, другой эпохи, нестрашного еще Путина. Не страшного, не раннего, а попросту говоря — довоенного.

Ведь что мы наблюдаем сегодня с весьма короткой перспективой: оказавшиеся в эмиграции представители ельцинского и путинского конформизма, вполне вольготно чувствовавали себя как в эпоху предварительного накопления капитала, то есть во время приватизации и залоговых аукционов (после чего пошли в услужение к бенефициарам этой наивной бандитской эпохи). Так вон они, ощутив эмиграцию, как индульгенцию, в полный рост нападают на тех, кто сегодня остался в России, преподает или что-то гуманитарное делает. Или даже не делает, но молчит или говорит о другом, как тот же Ургант.

Но ведь они сами, на своих телеканалах или в своих редакциях делали десятилетиями то же самое, зарабатывали на отмывании репутацией ельцинских и путинских нуворишей, которым и принадлежали все эти СМИ. И где услужение шло в одном пакете с безболезненной и трафаретной критикой. А вот оказавшись в эмиграции ощутили себя настоящей оппозицией, единственное деяние которой и была эмиграция, видящаяся им отпущением всех грехов, которые они честно за собой вообще не числят. Зато могут с безгрешного высока смотреть на тех, кто остался в путинской России и не подличает. А если и вынуждены о чем-то умалчивать или принимать правила игры, то уж точно этот конформизм куда меньшей силы и подлости, чем конформизм тех, кому точно ничего не угрожало ни при Ельцине, ни при раннем Путине. Просто денег бы меньше заработали.

Вот уже этот конформизм вполне может быть сравнен с конформизмом советским, потому что так опять же жизни ничего не угрожало, но на протяжении десятилетий советские либералы создавали рамку респектабельности, снимая фильмы, публикуя книги и ставя спектакли, которые сегодня в запой, как избранные очумелые жемчужины, цитирует Владимир Пастухов, дабы обелить ту среду, которая ему может быть вчера и была чуждой и чужой, но она его теперь родная, она его аудитория, она эхо его слов и специфической славы.

Так что нападки на Певчих, ФБК и косвенное оправдание тех, кого они называли предателями, понятны: себя опосредованно обеляем. И здесь можно в очередной раз уточнить: речь ведь о предателях своей интеллектуальной функции, как сказали бы до перестройки — миссии интеллигентского сословия, всегда защищавшего униженных и оскорблённых. В то время как они в друзья выбрали богатых и роскошно и просторно преступных, а теперь думают, что никто ничего не помнит, не понимает, и не возвысит голос против их жадного желания считать себя элитой, интеллектуальной и мужественной одновременно.  Хотя они были и останутся навсегда конформистами, которых спасает только то, что у русского общества память девичья, короткая как нижняя юбка. И как советские конформисты стали, не сняв еще советские ордена и награды, героями перестройки, так и нынешние надеются дожить до послепутинской эпохи, и выскочить как черт из табакерки с торжествующей улыбкой на устах: мы же это говорили, мы же предупреждали. Где наши дивиденды за страдание.