Вывезти девушку из
Обрушение светской культуры в Афганистане производит такое гнетущее впечатление, что это и про нас тоже. Это как бы краткий курс русской истории и короткий прогноз погоды на завтра. В принципе несколько раз за последнюю пару сотен лет было состояние, когда «начальство ушло». «Ушло начальство» означало, что нету мочи, нету сил заталкивать все это в привычную колею, будто требуху в колбасную кишку. Не столь и важно, почему давление ослабевало: электричество глюкануло, хлеба не было, на фронте один афронт, Чернобыль нежданно-негаданно нагрянул, или тот же Афган победить на удалось. А нефть – так бывает – стОит такие жалкие копейки, что рук на конвейере по производству русской колбасы нет.
И именно тогда, когда Россия валяется в пыли как пятнадцать копеек старыми деньгами до деноминации, и никому такое вечно полупьяное сокровище даром не надо, возникал момент, когда вроде как можно было попытаться построить государственную жизнь по лекалам и уму тех, у кого получалось.
В принципе почему это не сравнить с тем, что государства у вас тоже практически нет, только на самом донышке, зато Белый Вождь из Вашингтона решил вложить в построение этого государства сумасшедшие бабки; вроде даже построил какие-то конструкции, суды, там, полиция, армия, университет, улица, фонарь, аптека. И пока качали бабло, все вроде функционировало, люди работали полицейскими, солдатами, судьями и писали заметки в газеты и местный инет. А дальше происходит именно то, что тот же Розанов назвал «Русь слиняла за три дня». То есть три дня не качать тугой струей бабло во все эти конструкции, не стоять над душой в виде куратора-ревизора с палкой в руке, и бах-тарабах – вся государственная конструкция сдувается почти мгновенно, будто мячик прокололи ржавым гвоздем. Ибо она, оказывается была резиновой, надувной, не из крови, костей, плоти, а просто такой черный-черный симулякр, и только насос качать устал, как сдулось все мгновенно и превратилось в рыхлый, помятый резиновый хлам, пухнущий шиномонтажем на окраине города N.
Но есть еще одно родовое сходство, опять же структурного порядка: то есть пока куратор, начальство на месте, все как бы подтянуты, ножи-вилки в правильных руках, салфетка на коленях, глаз не блестит, взор вежливый и не дерзкий, усмиренный, умаенный культурой на корню. Но как только становилось понятно, что ревизор слинял, обещав писать открытки по праздникам, как тут же все принялись рыгать, пердеть, румянец во всю щеку: проявлять необузданную натуру, и тут именно эта натура и поперла. Потому что талибы – это как раз натура, это то, чем рыгают, что не нуждается в этикете, как, впрочем, и то, когда пришли красные, и вся трёхсотлетняя культур-мультур-книксен сдулась почти мгновенно, и поперла натура же, как по дурацкой присказке о девушке, которую можно вывести из деревни, но не наоборот.
Здесь есть на первый взгляд неочевидная, но при внимательном наклоне над чертежом пульсирующей схемы отчетливая взаимосвязь между талибами и красными, или их же вариантом – Путиным со своими питерскими. Это все натура поперла, которой западло вся эта вежливость и правила этикета, но самое главное именно в той легкости, с которой рыгание принимается как свое, наше, исконное и исподнее. Раз — и талибы уже в Кабуле, Путин в Кремле, комсомольцы на своих местах в начищенных ботинках-лодочках и в галстуках селедкой.
И вся церемония, как выясняется не стоит ничего, ни тяготы в душе, ни пороха в нагане, ни самого нагана. Чтоб застрелиться здесь не надо ни черта, только вступить на проезженную, укатанную колею, и все поедет само, как перпетуум-мобиле русской истории, которой закон не писан, кроме русского, природного. Так что по ком звонит талиб в колокол: этот стон у нас песней зовется, это погребальный обряд, поминки по не родившемуся государству. С пятилеткой в два года.