(к полемике по поводу приговора кураторам выставки «Запретное искусство»)
Оригинал текста http://ej.ru/?a=note&id=10266
Что имел в виду Вольтер, утверждая, что религия существует с тех пор, как первый лицемер встретил первого дурака? Что религия – это вид древней власти, позволяющий одним манипулировать другими. И, понятное дело, автор «Кандида» не был бы столь резок, если бы те, кто манипулирует, не манипулировали бы практически всегда в пользу власть предержащих. Именно игра церкви на стороне классовых привилегий и сословных отличий против идеи равных гражданских прав вызывало раздражение философа.
Уверяя, что всякая власть от бога, церковь без стеснения занимает сторону сильного, то есть государства в его противоборстве с обществом, и почти никогда не проигрывает, призывая общество к покорности и смирению. В истории православия было лишь несколько моментов, когда церковь пыталась играть не на стороне мракобесов, а заступалась за слабых. Однако после того, как Петр I железным сапогом раздавил, размазал о державный порог позвоночник православия, превратив его – с тех пор инвалида — в министерство пропаганды, церковь лишь после октябрьской революции, попыталась встрепенуться в инстинкте самосохранения, но очень быстро превратилась, по словам поэта, в Трижды Краснознаменную дважды ордена Ленина Русскую Православную Церковь. То есть в разновидность отдела идеологии ЦК КПСС.
И, однако, именно советский период для русского православия был звездным часом. Власть только во время войны вспомнила о РПЦ, заголосив по-дурному с перепугу «братья и сестры», но в мирное время справедливо видела в религиозной утопии лишь конкурента для утопии коммунистической. Этот развод с властью был глотком воздуха для РПЦ, которым она, увы, не воспользовалась, держась за архаичную традицию повиновения и как огня опасаясь конкурентов и реформ.
Что происходит сегодня в России, и симптомом чего стал процесс против кураторов «Запретного искусства»? Смешно говорить о расцвете православия, скорее – о православном мракобесии. Даже если не перечислять священников, имеющих или имевших должности в НКВД-КГБ-ФСБ, не вспоминать о табачно-алкогольном бизнесе, который связывают с нынешним патриархом, не обращать внимания на демонстративно барский и нехристианский образ жизни с роскошными часами на запястьях иерархов, РПЦ все так же играет на стороне темных сил. Откровенна клерикализация официального православия, рвущегося к мирской власти и давно ставшего младшим партнером режима Путина-Медведева в процессе лишения граждан (паствы) прав во имя увеличения прав все той же власти. Все эти призывы к имперскому патриотизму, вся эта антизападная риторика, продуцирование нетерпимости к иноверию и инакомыслию, пропаганда конфессионального и национального превосходства, попытки прорваться в школу и в армию, то есть в общество, чтобы рулить в пользу церкви Путина, Медведева, Лужкова и пр. В той версии православия, которая навязывается сегодня обществу, прежде всего очень мало именно христианской толерантности, зато очень много великодержавной спеси и византийского лукавства.
Может ли современное искусство не реагировать на это? Только если оно слепо. Черная икра в серебряном окладе – это то же самое, что часы «Брегет» за 50 тысяч долларов на руке высшего православного иерарха, без стеснения талдычащего о приоритете духовных ценностей над материальными. Перед нами отчетливая критика наглого и самоуверенного клерикализма, который никогда не поднимает голос в защиту слабого, никогда не скажет: господин президент или господин премьер-министр – мочить в сортире своих собственных граждан, только потому, что они хотят свободы, что они не согласны с тем, как вы поделили народное добро и принадлежащую обществу власть,- это не по-христиански! Нельзя уничтожать меньшинство, противно заповедям кичиться силой, нельзя поддерживать ксенофобию и развращать общество — ваша власть не от бога, а от дьявола! Нет, никогда мы этого не услышим, потому что РПЦ всегда на стороне силы и богатства, на стороне традиционной тьмы, так как представляет собой – в огромной степени – сборище трусливых конформистов, умеющих устраиваться в жизни лукавых властолюбцев, а те немногие исключения, которые имеют, конечно, место быть, лишь подчеркивают правило. И, значит, нет той критики, которая была бы избыточна по отношению к современной русской церкви.
Сами художники и кураторы – это особая статья. Я с пониманием отношусь к тем, что говорит, что ему это искусство не нравится. Современное искусство не может нравиться, это изображение не красоты, а схемы мысли. Не прекрасная Елена, смежив синие веки и скрестив длинные ноги, позирует современному художнику, а границы между искусство и не-искусством, допустимым и возможным, утопическим и противящемся утопии. Никакого отдохновения, улыбка сквозь зубы в случае понимания и два-три полукивка подбородком. Это банальная истина: уровень свободы в обществе соответствует уровню понимания современного искусства. Серьезные музеи современного искусства появляются только, если гражданского общество уже существует и обладает силой. Это, конечно, ликбез, но есть еще и культурная вменяемость, то есть понимание того, что такое культурная иерархия и кто в многообразной и разнокалиберной российской культуре сегодня обладает мировым признанием?
То есть то, что Россия может продавать только нефть, газ и прочие полезные ископаемые, знают все. А вот то, что именно те художники, что были выставлены Ерофеевым и Самодуровым, единственные признанные мировым сообществом, как культурная ценность, почему-то не афишируется. Сказать, я, там, Кабакова или Булатова в упор не вижу, не люблю-не понимаю, то же самое, что в начале позапрошлого века это же сказать о Пушкине, в середине прошлого – о Мандельштаме, а в конце его о Бродском. Не любишь, не понимаешь – пойди в интернет, набери фамилию в строке поиска, узнай то, что, как вроде бы культурный человек, знать должен: эти ребята – то немногое, чем, кроме нефти и газа, может гордиться страна. Потому что они единственные соединяют нас с историей, остальным миром и будущим, других мостков пока нет.