ЯН ЛЕВЧЕНКО. КУДА ДЕВАТЬСЯ

© Русский журнал, 2006

Оригинал текста

Книга Михаила Берга «Письмо президенту» вышла уже давно. Тираж ее составил 1000 экземпляров, что при грамотной информационной поддержке не то чтобы совсем мало. К примеру, прошлой весной была переиздана избранная критика Берга во главе с известным эссе «Веревочная лестница» (1980), и тираж ее был немногим больше. Дело известное, интеллектуал издается малыми тиражами. Однако «Письмо президенту» и по форме, и по сути заслуживало более внушительного обнародования. Ничуть не бывало. От писателя, выступившего, по меркам либерального сообщества, с вполне правомочным заявлением, издатели бросились врассыпную. Другие времена. Те, кто покруче, теперь два портрета гаранта вешают — в приемной и у себя над столом, прочие либо одним ограничиваются, либо несут его в сердце, раз прячут глаза и мнутся. Митьковский «Красный матрос» в итоге согласился пригреть гидру не потому, что кто-то там чего-то не просек в подпитии. Вредительство налицо. Не зря на первой странице напечатано: «Новый самиздат. Для книг, которые невозможно издать в современной России». Кто-то скажет: уловка, книжка-то — вот она! Кто-то — поймет, что это сигнал. Не предсказание, а диагностика процесса в запущенной стадии. Странно, что «Наши» с «Идущими вместе» пока не добрались до новоявленных диссидентов. Впрочем, они еще не разобрались с другими калоедами, отравляющими воздух великой страны.
Что такого натворил писатель Берг? Да ничего особенного, заключает Лев Семенович Рубинштейн в единственной рецензии на книгу (крайне осторожный и явно меньше ориентирующийся в теме Дмитрий Травин из маргинальной петербургской газеты «Дело» почти не в счет). Берг на равных обратился к президенту. Честно, принципиально и точно сформулировал свои претензии к существующему порядку. Очень важно, что это не те мещанские «претензии» в стиле «имею право», на которые принято отвечать: «Сколько надо?» Уровень рефлексии и дистанция отстранения особенно чувствуются на фоне предпринятого автором сопоставления своей биографии с биографией адресата. Год и место рождения у них одинаковые, одни стартовые условия жизни, одни увлечения юности, поэтому письмо написано на «ты». Это не то сакральное «Ты», с которым в XVIII веке было принято обращаться к Богу и его наместнику, а бытовое, светское «ты». В этом его опасность. Могут заподозрить, уличить, заклеймить. Но выбрано оно даже не потому, что автор предчувствовал улюлюканье и обвинения в амикошонстве. Много чести. Просто ему, как заметил тот же Рубинштейн, не нужно нравиться начальству. Что уж говорить о тех, кто только и живет его, начальства, возможными реакциями.
Как вышло так, что один в 9-м классе пошел в Большой дом на Литейном, 4 и спросил, какой нужен диплом для работы в органах, а другой не имел в том же возрасте никаких политических убеждений? Как вышло так, что один выбрал пыльную комсомольскую линию, а другой слушал Deep Purple и Led Zeppelin, писал тексты и коченел от одного вида Большого дома, не имея на то выстраданных оснований. Да никак. Не потому ведь, что один невыразительный самбист с бледными глазами, а другой — холеричный дзюдоист с характерно вьющимися волосами. Хотя многие и тогда, и сейчас увлеченно объясняют, кто на самом деле виноват в бедах России. Но это отдельная тема. Берг не ищет ответов на риторические вопросы, он использует их как мотивировку для изложения своей истории позднего ленинградского андеграунда и своих историософских наблюдений — уважение к адресату заставляет его самого собраться и высказываться как можно боле ясно и просто. Инфантильность, с которой связаны как патриотизм и коллективизм, так и боязнь свободы и ответственности, презрение к личности. Социальная невменяемость от патологически не здоровающихся соседей и милиционера, использующего для коммуникации третье лицо множественного числа («Нарушаем, мужчина!»), до президента, прячущегося от своего народа после все более жестоких терактов, или министра обороны, который, как мы теперь знаем, не видит ничего экстраординарного в ампутации ног и половых органов будущим офицерам вооруженных сил. Ребенок — он ведь набедокурит, испугается и давай выкручиваться — как угодно, любыми средствами. Хитрая жестокая машинка выживания, которую осторожно воспитывают взрослые. А если взрослых нет? А те, что есть, все, как на подбор, интеллигенты, буржуи и жиды? Таких послушаешь, пожалуй.
За примером далеко ходить не надо. Берг выложил книжку на своей страничке. Народ читает и высказывается на форумах. «Много слов и бездна рекомендаций типа Вован — бяка-закаляка». «Вся подобная шняга написана будто под копирку». «И вообще, создалось такое впечатление, что товарищ просто хочет показать, как он близко знает президента, и внутренне этим горд». Автору инкриминируется также желание лишить народ права выбирать своего президента, монархические и тоталитарные настроения. Это превосходно. Можно отмахнуться от всяких глупостей, что публичные интеллектуалы обычно и делают. Но Бергу, скорее всего, небезразлична реакция «широкого читателя». Небезразлична в той же степени, в какой остается безразличным к открытому письму его эксплицитный адресат. Хотя бы потому, что имплицитным адресатом является рядовой российский гражданин. Президент — тоже мотивировка, которую многие принимают за сущность. Кроме честно накипевшего раздражения, у этой книги есть одна причина. Надежда на то, что, если долго стучать в дверь, она все же когда-нибудь откроется. Без полумер, обходных маневров и «особого пути». Без поправок на детскую аудиторию.
Берг не слишком уверен в том, что нынешний популистский авторитаризм будет сколько-нибудь способствовать росту личной ответственности. Ближе к концу письмо постепенно превращается в обвинительный акт одному-единственному человеку, что играет на руку критикам. Добровольный уход президента — жест, но не выход, и Берг это знает. Что будет дальше, ему ясно не больше, чем всем остальным, и только раздражает пошлость самого вопроса. Его письмо — в первую очередь письмо писателя, для которого дело есть слово. Поколение, менее зависящее от книжной культуры, местами вообще не поймет, о чем это он. В особенности те его представители, кто знает, что делать.