Жена. Главка девятая

Танька часто жалела, что не пошла поступать в гуманитарный, на английское отделение филфака. Особенно после того, как уже в совсем другой жизни, мы с ней за месяц вдвоем подготовили ее младшую сестру Наташу к поступлению на русское отделение универа. Таня натаскивала ее по английскому, я – по литературе. И Наташка поступила с легкостью, блеск которой добавляло стойкое пролетарское происхождение, что ценилось как джокер. У самой Таньки английский еще в школе был хорош, но она потянула свою нитку за моей иголкой в Политех. Хотя на момент окончания школы мы были в ссоре, ей все равно хотелось быть поближе, хотя в итоге мы учились в разных институтах.

Она была очень близка с многими своими одногруппниками, я об этом еще скажу, ей нравилась студенческая жизнь, но сама специальность и вообще все технические аспекты учебы были чужды. Помню, мы с Юркой Ивановским объясняли ей, чем ротор отличается от статора, и так как понимание давалось ей с трудом, начали подтрунивать над ней: мол, это же твоя специальность, милая, – электрические системы и сети – ты будешь заниматься этим всю жизнь, чем довели до слез.

В отличие от моей студенческой группы, которая вне института встречалась редко, Танькина была очень сплоченной. С ней вместе училось много иностранцев, как это было принято в совке, из Африки, Азии, из европейских соцстран; неформальным лидером был венгр Джордж, самый умный и пытливый, учившийся именно тому, чему хотел. И помогал делать Таньке и ее подружке Лариске все курсовые и лабораторные; уже потом Джордж говорил, что поначалу выбирал, на ком жениться, на Ларисе или Тане, но предпочел Ларису и не прогадал.

Я бывал на их выездах на шашлыки и вообще природу, прекрасно помню один разговор с тем же Джорджем о Катыне, и его удивление, что я знал подробности, в отличие от других. Помню так же разговор с одним палестинцем, который изумил меня своей верой в то, что его Палестина будет когда-нибудь свободна, и что палестинцы занимают одно из первых мест по числу людей с высшим образованием, чему я подтверждения потом не нашел.

На следующий, после поездки на Кавказ год Танина группа (не полностью, кажется) отправилась по студенческому обмену на несколько недель в Чехословакию, что на Таню произвело впечатление: и то, как однозначно чехи, как студенты, так и преподаватели оценивали подавление чешской весны 1968, и как при этом по-человечески были обходительны и по европейски доброжелательны. Это была ее первая поездка за границу, в анкете она указала, что родственников в плену или в лагере у нее не было, и уже не помню, знала или подозревала ли она, что это не так, но идеологический фильтр она прошла легко, во многом потому, что он был формальным.

Так как мы были отчаянные и во многом примитивные западники и старались во всем, в том числе в моде, быть в соответствии со стандартом, я ей дал уже не помню какую сумму денег, чтобы она купила мне модные тогда туфли на платформе. А так как опасались КГБ, вряд ли серьезно занимавшегося студенческими обменами (хотя куратор по идеологии, конечно, был), разработали что-то вроде шпионского шифра. Если она купит все, что хотела, то пришлет мне открытку с фразой: волосы растут хорошо (она подстриглась перед поездкой), что и будет подтверждением.

Конечно, на нее Чехословакия, вполне себе европейская стране даже на фоне социалистического режима произвела впечатление совершенно другой жизни. Они шатались по барам, много говорили в том числе о политике. И Танька вернулась немного другой, более сдержанной, что ли, более уверенной в себе, даже какая-то чуждость на первых порах возникла, и при этом стала курильщицей.

Она и раньше порой закуривала сигаретку в пивном баре или на наших вечеринках, но курила больше для форса и соответствию стандарту, не затягиваясь, а просто набирая дым в рот и потом выпуская его. Как говорил один наш приятель, Алик Арсентьев, пуская добро на говно. А после Чехословакии она стала курить по-настоящему. Да и пить стала больше.

Уже потом, когда последнее стало проблемой, я поговорил с Зоей Павловной, и она никогда ни в чем не упрекавшая меня, сказала: все-таки пить и курить научил ее ты, и это было правдой. Мы просто не придавали этому большого значения, я сам курил очень мало, потому что продолжал много тренироваться в своей секции культуризма, кстати, занятия «атлетической гимнастики» у известного в городе тренера Элеоноры на стадионе Ленина посещала и Танька. Но то, что с меня сошло как с гуся вода, у нее со временем стало проблемой, протянувшейся буквально до вчерашнего дня, когда ослабленные курением легкие подвели в решающий момент.

Помимо ее студенческой группы главным центром оставались наши одноклассники, не весь, конечно, класс, но компания, возникшая еще в школе, Вовка Пресняков и его очередная девушка (их было немного, а точнее две: сначала Оля, потом Наташа), Юрик Ивановский, мы с Танькой, порой Тамара Берсеньева, отец которой подарил приехавшему в СССР президенту Франции Помпиду картину Рериха из своей коллекции, порой Сашка Бардин, самый лучший среди нас, самый добрый, который не давал нам забыть друг друга за десятилетия после школы, ездивший ко многим, интересовавшийся жизнью, соединявший нас спустя несколько прошедших после школы эпох.

Мы чаще всего собирались у Преснякова, вскладчину покупали вино, например, трёхлитровые бутылки болгарской Гамзы, неприхотливую закуску, у Преснякова была по советским меркам большая квартира советского чиновника средней руки, пианино, на котором Вовка азартно играл рок-н-роллы. А если приходили родители, застававшие нашу компанию, то аккомпанировал своему отцу в нескольких песнях, из которых помню американскую песенку, переделанную на российский лад: «Зашел я в чудный кабачок, вино там стоит пятачок».

Частенько ездили вместе на танцы в тот или иной институт, порой пробираясь какими-то закоулками, через окна или черные ходы, потому что охрана старалась пропускать только своих, но в результате все попсовые команды, с друг другом не знакомые или знакомые поверхностно, собирались вместе. Я уже рассказывал где-то смешную историю про нашего одноклассника Валерку Филатова, с которым мы пересеклись на танцах, кажется, в ЛИТМО, где вместе оказалось сразу несколько человек из нашей школы. Да, более того, это был момент, когда играла группа вместе с нашим Вовой Пресняковым и еще одним парнем из 10-четвертого (мы были из 10-шестого), довольно виртуозно игравшего на соло-гитаре. Так вот Валерка произвел впечатление: танцуя с какой-то девушкой, он спросил у нее очень вежливым и вкрадчивым голосом: «Простите, вы случайно не ебетесь?» Характерно, что девушка, не зная, как реагировать, и по морде ему не врезала, даже танцевать не перестала, разве что немного в ужасе отстранилось на расстояние, именуемой в просторечии комсомольским.

Еще на нас производила впечатление одна пара явно более взрослых молодых людей, уже не студентов, но часто попадавшихся нам на глаза на танцах: его не помню совсем, а она была крашенная под седину платиновая блондинка. Мы ее так и звали между собой «седая». Оказавшись с ней в туалете Танька заметила, что она из-за пояса, на котором держались нейлоновые чулки (колготки в то время были недостижимой экзотикой) достала сложенную многократно тряпочку или платочек, и невозмутимо промокнула себя после туалета. Ведь вы помните, никакой туалетной бумаги не было еще в анамнезе.