Жена. Главка двадцать четвертая: по путевке

Понято, что в таком новом предприятии как журнал, заботы Тани были разнообразны. За более, чем семь лет через сотрудничество с журналом прошел бурный поток людей, как технических специалистов по верстке и подготовке макета, так и менеджеров, устанавливающих отношения с местными типографиями. Имелись, понятное дело, бухгалтеры, хотя у нас был более чем скромный бюджет, и последняя бухгалтерша, имя ее забыл, высокая и крупная яркая блондинка, так и не успела вернуть мне мою первую пишущую портативную машинку «Москва», на которой Таня перепечатывала с черновиков все мои рукописи, я все писал от руки, мои романы, а потом статьи.

Ко мне в качестве рекламного агента приходила устраиваться совсем еще юная Дуня Смирнова, обещавшая довести тиражи журнала для самых больших или очень внушительных в России, но я ей не поверил, хотя она были была подружкой моей подружки, но мне Дуня с ее планами раскрутки Вестника по телевизору и с помощью папы представлялась настолько чуждой, что здесь не надо было и советоваться.

Таня, помимо того, что ей надо было поить чаем-кофе, кормить порой ораву сотрудников, была на все руки от скуки. Печатала, естественно, на машинке, у нас кстати говоря, появился один из первых ноутбуков в России, наш первый секретарь редакции эмигрировал в Америку и оттуда всячески нам помогал.

Но это было в самом начале, а в конце, когда деньги кончились, все работники уволились, и Таня превратилась в главного верстальщика журнала, потому что у нас оказался запас бумаги и предоплаченный договор с типографией, что удалось растянуть на два последних номера и еще несколько книг.

Было несколько отчасти курьезных (такими они видятся сейчас, а тогда были вполне себе серьезными) эпизодов, связанных с публикацией первых номеров журнала и книг в Риге с нашими компаньонами, среди которых было много очень приятных людей, но попадались и такие, кто хотел нас обмануть. Я уже не помню, с каким изданием был связан конфликт, когда буквально перед получением тиража в одной из рижских типографий, наш компаньон потребовал взятку за то, чтобы он отдать нам наш же тираж.

Никакие уговоры, в том числе с участием нашего юриста Кулебы, не помогали, и тогда по совету последнего мы решили обратиться к рижским правоохранителям. Хотя было опасение, что рижские следователи встанут на сторону своих, ничего подобного не случилось. Более того, следователи сразу поверили в нашу версию конфликта, наш партнер был им известен и имел не самую лучшую репутацию. И разработали операцию, в рамках которой на нашего отважного Мишу Шейнкера навесили прослушивающую аппаратуру и отправили его на переговоры, как бы на последние, на которых он должен был отстаивать нашу точку зрения, то есть разделение тиража в соответствии с договором, а наши компаньоны ожидаемо требовали заплатить дополнительные деньги за выдачу нашего же тиража. Как в гангстерских фильмах, как только наши компаньоны озвучили требование взятки, со всех сторон появились стражи порядка, повязали наших рижских партнеров и помогли получить и отправить под охраной до границы тираж нашего издания. Миша посмеивался по поводу неожиданно детективной роли, выпавшей ему, Танька страшно переживала, что Миша может пострадать, что было, конечно, не исключено.

Это было время, когда у всех еще в памяти был «рижский ОМОН», Невзоров со своими ура-патриотическими «600 секунд», вообще начало 90-х было время во всех отношениях переходное и переломное. Я тоже часто ездил в Ригу, иногда поездом, иногда на машине, и однажды произошла забавная и симтоматичная история. У меня на обратном пути возникла неисправность в руле, то есть при повороте его на сколько-то там градусов, очевидно пережимался какой-то контакт, и включался гудок. Ремонтировать машину в Латвии не хотелось, я был не один, кажется с сотрудниками, решили делать это уже в Питере. Но вот мы уже приближаемся к границе с псковской областью, а у меня загорается лампочка, сигнализирующая о нехватке бензина. И тут буквально в последний момент я вижу краем глаза справа и немного внизу, в такой впадине, как перевернутая чашка, бензозаправку, на скорости поворачиваю и лечу вниз к заветной заправке. Именно в этот момент у меня происходит защемление руля, включается гудок, и со стороны выглядит все примерно так, что какие-то хамы, распугивая благонамеренных покупателей бензина, требуют в соответствии с нравами эпохи посторониться (мол, валите лохи, авторитет едет) и на скорости со звуковыми сигналами летят к заправке. За кого нас приняли – за русских бандитов или рижских, я не знаю, но к нашему ужасу, перемешанным со смехом, все машины, стоявшие на заправке бросились врассыпную, я уже изо всех сил тормозил, пытаясь продемонстрировать свою законопослушность и благонамеренность, но было поздно. Когда я спустился, заправка оказалась практически пустой. Вот что значит репутация.

Понятно, что больше всего мы общались с моим соредактором Мишей Шейнкером, разговоры и обсуждения перерастали в обеды, а чаще ужины, мы были вполне молодые и крепкие ребята, любили выпить водку, и Танька от нас здесь не очень отставала. Одна из таких посиделок завершилась неожиданно. Мы крепко выпили, я пошел с Нильсом проводить Мишу до метро, вернулся, лег спать с тяжелой головой; утром он мне звонит, может, чуть раньше, чем обычно, и весело сообщает. Миша, хочу рассказать вам одну историю; и рассказывает ее с улыбкой, которую я слышу, хотя все было далеко от благостности. Миша не был сильно пьяным, когда уходил, но, очевидно, пока шел от Техноложки до дома, то есть квартиры Лены Шварц на Красноармейской, его немного развезло, и он не заметил, что от метро за ним увязалась.

В руках у него был портфель с нашими журнальными материалами из тех, что мы обсуждали с ним, он вошел в подворотню, и тут почувствовал, за спиной кто-то есть, попытался обернуться, но сильнейший удар по голове уложил его на землю. Ему повезло, что дело было зимой, и на голове была зимняя шапка, а также то, что поворачиваясь в последний момент, он смог демпфировать удар чем-то вроде ломика или монтировки по голове, но все равно на несколько мгновений потерял сознание.

Понятно, что те кто пасли его от метро, нацелились на кожаный портфель. Представляю их разочарование, когда они обнаружили в нем не пачки денег, а стихи, черновики стихов с редакторской правкой, разметкой и прочим. Миша очнулся в луже собственной крови, собрал в подворотне разбросанные листки машинописи и побрел домой. Лена, конечно, пришла в ужас, более того, у нее была такая мания – она панически боялась крови. И пока Миша раздевался и уверял ее, что все в порядке, надо просто промыть рану и перевязать ее, Лена с подругой, сидевшей у нее в гостях, уговаривали его вызвать скорую, чтобы ему наложили швы, ибо кровь продолжала не хлестать, конечно, но текла. «Лена, вызывать скорую нельзя, — уговаривал Миша, — они сразу поймут, что я выпил, отвезут меня в вытрезвон». Но Лена настаивала на своем: подумай, они приедут в наш дом, увидят все эти книги, поймут, что это интеллигентная семья, и отвезут тебя в больницу. Мы им все объясним. Приехала скорая, швы накладывать не стали, и как Миша предполагал, несмотря на книги и интеллигентную обстановку квартиры заведующей литературной части Большого драматического театра, отвезли его в вытрезвитель.

Как рассказал мне со смехом Миша, драться ему пришлось через секунд десять после того, как завели в камеру, потому что на вопрос: дай закурить — от какого-то гопника, он неправильно ответил: не курю. И тут же стал драться с сокамерником. К утру менты разобрались, Мишу отпустили, он поехал в травмпункт, где ему наложили швы, потом домой, увидел, что лужа крови в подворотне покрылась коркой розового, как зефир, льда. И поднявшись, набрал мой номер. «Бедный, бедный Миша, и бедная Лена, он ее не простит», — сокрушалась Танька. «Кстати, здесь и твоя вина, тебе-то что, а сам напоил друга, вот и попал он в беду».

У этой истории действительно были печальные последствия, пришедшиеся как раз на период нарастания наших издательских проблем, просто так все совпало, но это уже не моя история, поэтому я расскажу о забавном. Примерно через полгода-год Миша пошел к парикмахеру, тот начала его подстригать, потом запнулся, остановился с недоуменным возгласом: это еще что такое, вытащил из-под волос какую-то длинную черную веревку, которая оказалась неснятыми швами, наложенными после удара ломом по голове. Швы-то снять забыли, вот и проходил с ними Миша более  около года.

«Бедный, бедный Миша»,- в очередной раз попричитала Таня, очень нежно относившаяся к Мише. Хотя они оба были очень ироничными людьми и часто подсмеивались друг над другом. Одна из коронных шуток Миши выросла тоже из периода работы над Вестником, когда Танька упрекала нас за то, что мы слишком много работаем и мало отдыхаем. «Михаил Яковлевич, вы же у нас директор издательства? Надо думать о здоровье сотрудников? Когда же мы все вместе поедем куда-нибудь по путевке?». Мишу восхитил этот пример советского новояза, и очень частенько подтрунивал над Танькой, особенно, когда мы ездили куда-то в Европу, пока жили в России, или в более экзотические места уже из Америки. «Ну что, поехали по путевке?» Танька делала вид, что сердится, но она вообще была очень миролюбивым человеком, не умеющим долго сердиться, а Мишу она просто любила как самого близкого нам человека на протяжении всей постперестроечной эпохи. По путевке.