Жена

1.

Писания мужа о жене, мужа, потерявшего жену и искренне горюющего по этому поводу — верх банальности. Хотя все правда. Все его горести и переживания, как он видит в любой вещи, уложенной ее рукой или касавшейся ее руки — укол мучительного воспоминания, как он открывает дверь квартиры и по инерции с комбинацией ужаса и надежды ждёт, не раздаться ли шорох или приглушенный голос, разговаривающий по телефону, из дальней комнаты, не возникнет ли она в какой-то приблизительной хотя бы ипостаси из-за двери ванной или гостиной — при всей правдоподобности этих переживаний – они неизлечимо тривиальны.

И если я, по тем или иным причинам, решаюсь что-то написать, то только имея ввиду свою беспощадность. У меня нет и никогда не было тормозов при попытках понимания и поиска формулировки; не столь важно, откуда возник этот порыв настырного разоблачения любой поверхности вместе с попыткой спрятаться за ее приблизительной благопристойностью. Важно, что моя попытка распутывать корни всего и вся, отряхивать их от наслоений предыдущих интерпретаций, это просто часть натуры. И возможно, единственно пригодная сегодня часть, которую никогда не останавливал страх применения боли себе или, увы, другим, не из садистических устремлений, а просто не умея остановится и продолжая скальпировать реальность или то, что за неё выдается, в безостановочном ритме.

Да и, кажется, у меня не остается ничего другого, как рассказать все что было, начиная от знакомства двух неловких школьников, поступивших в специализированную физматшколу, и, вместе с взрослением на фоне невероятно трудной учебы, начавших факультативно познавать друг друга. В темпе и приемах, примерно одинаковых для всех или многих. От психологического ощупывания до физического, от сложной борьбы амбиций до первого сексуального опыта. А дальше уже потекла, хмурясь пеной на поворотах, река жизни, сначала студенческой, потом совместной; все эти школьные и институтские друзья и приятели, сначала страшно близкие, а потом не менее далекие. И все то, что случается у молодоженов из отчасти разных, отчасти очень близких социальных слоев, не упуская того, что случилось потом, жизни в вопиющей бедности и нищете, естественной если живите против общественной шерсти, в андеграунде и роскоши его некоторых обстоятельств (при очевидной убогости других). До в том числе того, что бежало и бежит вместе с тобой по тоненькой дорожке сбоку, вроде велосипедной, и смотрит, смотрит на тебе, твои надежды и потери. Мы же теряем в результате все, не правда ли? Но ведь этот соглядатай, которому вообще все похуй, все наши переживания и страхи, он лишь смотрит, запоминает, а потом и пишет, если его до этой процедуры допускают.

Но, прежде всего, конечно, я расскажу о ней, ее характере, ее привычках, норове и упрямстве, ее силе и слабости, которую она защищала с наибольшей силой, впрочем, как все, о том, что я понимал в ней и что стало для меня незаменимой акустикой, внутренней акустикой существования; и, конечно, о ее болезни, о том, как моя девочка умирала, мой единственный дружок, моя маленькая, родная умирала, доверяя мне и не доверяя, а я не сумел ее спасти. Пытался, в рамках стратегии расшифровки имени, и не сумел. И нет мне прощения, потому что я живу, а она нет.