Кто съел Арестовича?
Ровно полгода назад, 17 июля, я написал статью под названием «Арестович, душечка», в которой попытался сформулировать причину своеобразия и успеха Арестовича. И после этого, как у меня часто бывает, слушать Арестовича практически перестал, так как не умею заниматься платонической любовью, а раз текст написан, думать в эту сторону уже непродуктивно.
Это не означает, что я разочаровался в Арестовиче, нет, он ничем принципиальным не менялся и был столь же востребован. Но его главная фишка: очеловечивать пропагандистский продукт, нагружая его личностными и вполне себе уникальными чертами характера, эта фишка оставалась, но Украина передумала погибать в три дня, три недели и три месяца, и мне уже слушать Арестовича было не столь нужно.
И если бы не то, что за те же три дня Украина съела свой, возможно, главный ресурс, ибо свалили Арестовича не российские потуги, не Кремль и его ловкая партия, а именно что свои, я вряд ли в этой жизни написал бы о нем еще. Но повод – и это не уход в отставку, не демонстрация поведения мужчины и джентльмена: ошибся – уходи (это как раз пока не найденная формула позиции). И даже не то, что администрация Зеленского не взяла его под защиту, хотя он и был лицом и уж точно душой этой администрации, даже если она этого не понимала. Не понимала и приняла его отставку, потому что у администрации накопились претензии: кто, собственно говоря, здесь главный, не тот же, кто внештатный советник, а при этом известней и популярней почти всех вместе взятых, не исключая самого, а если исключая, то не полностью.
Бессмысленно говорить о пророке и отечестве, потому что Арестович уж точно не пророк, хотя и пророк, один из немногих, кто заранее предсказывал войну и почти в те сроки, что и случились. Но дабы не лезть сразу с упреками, которым свое место, еще раз попытаемся сформулировать своеобразие Арестовича в рамках этой войны, коей он — дитя.
В некотором смысле он сделал то же, что Акунин: занялся самоограничением. И самоумалением. То есть Акунин как бы интеллектуал, переводчик, человек вполне себе серьёзный и уважаемый, взял да и отворил незаметную дверь с нарисованным очагом и вошел в коморку массовой культуры. И до Акунина там сражались за популярность не самые глупые люди, но люди с кургузым интеллектуальным горизонтом, а Акунин предложил гамбит, отдал практически весь своей интеллектуальный багаж за возможность попробовать стать первым в столь презираемой интеллектуалами популярной словесности.
Арестович повторил этот трюк, хотя его интеллектуальный багаж не столь рафинирован, как у Акунина, без матового академического отлива, но все равно с его возможностями многие горизонты были бы открыты, и он взял и выбрал чулан: пропаганду.
Весь смысл этого обмена и заключался в том, что пропаганда – одна из наиболее голимых сторон массовой культуры, она ниже политологии и публицистики (если она не пропаганда). А Арестович напялил на себя колпак пропагандиста и почти мгновенно с началом войны стал в ней Ойстрахом. Если бы у России был пропагандист такого калибра (он, конечно, не мог быть, но если бы), другая была бы Россия и другая была бы война, то есть ее бы не было. То есть дело даже не только в том, что Арестович был на правильной стороне, и на стороне агрессора быть не мог по причине его главной инвестиции в пропагандистский продукт, что тут же, с первых страшных дней войны, ощутили если не миллионы, то сотни тысяч, то уже на второй-третий день подтянулись и миллионы, пришедшие на зов.
Главная инвестиция Арестовича как бы постыдна, ибо она – человечность (и поэтому ему не могло бы найтись место в кремлевской пропаганде, где в цене презрение к жизни и смерти, типа, лучше, чем от водки или простуд). Инвестиция человечности – это довольно-таки постыдная вещь, что-то на стороне слабости и не войны, а чего-то другого. И не знаю, в какой степени она была рационально просчитана, в какой интуитивно и рефлекторно понята. Он инвестировал себя, и мгновенно оказывался просвечен рентгеном как краснобай, ибо кто у нас еще человечен? И этот рентген фиксировал, конечно, что Арестовичу нравится, что он кайфует от своей популярности, что иногда у него от этого кружится голова. Но все равно такого уровня человечности демонстрировать ни у кого из публичных фигур – по меньшей мере, пока я следил за этой сценой – не получалось.
То есть понятно, что Арестович – и это хейтеры с удовольствием подчёркивали – работал психотерапевтом, и да, первые недели он просто спасал сотни тысяч от безысходности и депрессии. Но спасал просто демонстрацией своей светлой стороны личности (это не означает, что я знаю о его темной стороне, не знаю, но она есть всегда). И это, собственно говоря, и было его ноу хау, потому что есть качества, которые очень сложно инсценировать, если они тебе не присущи, и ты не Хопкинс и не Смоктуновский.
Но, как ни странно, именно эти качества его и погубили: не его, конечно, а его репутацию.
Я прекрасно понимаю претензии к нему со стороны его компатриотов: они куда лучше и жестче любят родину (или им это кажется) и куда беспощаднее и определеннее к врагу (здесь возразить нечего). Но они никому не известны, их забывают мгновенно, у них 14 лайков – рекорд, да и то из-за какой привходящей причины. А тут краснобай, петух, заслуживающий свою дешевую популярность на снисходительности к врагу, а ведь на его месте мог быть я, думает завистник-компатриот Арестовича. И в зависти вообще ничего дурного нет. Скажем, святые завидуют Богу, да и вообще – конкуренция — вечный двигатель неудовлетворённости.
И да, для меня было важно, что Арестович и о врагах, о солдатах армии агрессора говорил, в основном, не теряя человечности: типа, в бою я их бы убил, но думая о них вчуже, не могу не жалеть об их ранней смерти. Это-то и стало основой ненависти к нему со стороны – не знаю, как их определить, непримиримых, что ли? Потому что рассуждая о войне, Арестович избегал пафоса, столь любезного людям с узким или коротким кругозором; говорил подчас о войне как игре: здесь мы давим, здесь они пытаются давить. И хотя постоянно продвигал интересы Украины, на то она и пропаганда, но делал это с таким превосходством, которое вполне допускало человечность по отношению к врагу в том числе. Что было ни в какие ворота, и терпели его скрепя зубы.
Если бы меня попросили перечислить причины, по которым крайние националисты все-таки сняли Арестовича с пробега, то это именно что толерантность в тех моментах, когда ультранационалистам хотелось ненависти, а он все разбавлял вездесущей человечностью.
Жалел порой молодых мобилизованных, не готов был сваливать вину за войну на всех русских, хотя и говорил, что без поддержки общества Путин эту войну не начал бы. Не одобрял начатые пару недель назад гонения на православную церковь московского патриархата, справедливо полагая, что это только внесет ненужное напряжение в общество. А самое главное – скептически отзывался об ультранационалистах, потому что нет эллина и иудея, а есть люди. И со стороны врага довольно хороших людей (не остановивших войну, но все равно людей не злобных и не хищных), и со стороны своей стороны, стороны жертвы агрессии полно людей злобных и хищных, хотя все равно жертвы агрессии.
Во время войны не избегать этого различения, отливающего перламутром, в каждый новый момент новой гранью, это и человеческий капитал, и функция ума, сумевшего в пропагандистскую волну впрячь коня и трепетную лань цвета человечности, столь ненавистной для тех, для кого во время войны только храбрость и ненависть, ненависть и стойкость, сначала окончим войну, победим, всех накажем, а потом продемонстрируем человечность.
Так не бывает. Не будет человечности ни для вас, ни для ваших врагов, потому что человеческие качества не отдыхают, не ждут новой волны, чтобы отдаться ей. А кто ждет – вряд ли дождется.
Так что съели Арестовича не за предположение, что это могла быть ракета, полусбитая ПВО, а это невозможно, невозможно считать, что враг не аспидно-черный, а просто растяпа или дурак, вперемежку, конечно, с садизмом и кувалдой. Но ненависть вызывало все, что не сгущало красок (да их и сгущать не надо, Путин за всех постарался), потому и сожрали Арестовича, но на его месте никого не будет, как ни вставай на цыпочки, человеческого материала не хватит.
Мне, презирающему национализм, полагающему, что нет ни плохих, ни хороших нацией, а есть лишь люди, в тех или иных обстоятельствах надевающие футболки разных цветов, жаль, что Украина не выдержала испытание Арестовичем. Она оказалась ниже его, намного ниже, намного проще, намного пафосней, эмоциональней, и она проиграла куда больше его.
Арестович – при всех его недостатках, а там есть и недостатки, хотя не о них сейчас речь – уникально жертвенная натура. Он пожертвовал многим, входя в упряжку пропаганды, и то, что его жертву не оценили, прискорбная подробность тех, кто ценит.
Ничего не знаю о будущем, но Арестович – в моем робком понимании человека со стороны – это заявка на то, чтобы стать президентом. Потом, когда война кончится, когда потребуется та уникальная возможность, уж проявленная, входить в объятия упрощения и сохранять цветную сложность. В которой человечность – одна из красок, и вряд ли самая яркая.