Кулачные бои либералов
Количество перекрёстков, на которых начинается массовый расфренд, кажется бесконечным. Но это не так. По крайней мере, для той части спектра, который виден и интересен нам. А здесь главная причина ссор не на жизнь, а на смерть — выяснение, кто либерал, доказавший это публично, а кто так — погулять вышел. Вышел погулять и случайно забрёл куда-то подозрительно рядом с кремлевскими коридорами.
Самые кровавые ссоры — между либералами за право определять границы между либерализмом и конформизмом, и здесь пленных не берут, красный крест не предусмотрен. Только за последнюю неделю бурное выяснение отношение имело место между Навальным и Долиным по поводу британского гражданства и квартиры журналиста на доверии Брилева, между Пархоменко и тенью Нюты Федермессер, вступившей в ОНФ (ее честь отстаивали с разной активностью Таня Фельгенгауэр, Андрей Лошак и Варвара Турова), ещё раньше Яковенко пропесочил Альбац за высокомерие, бабью глупость и неточность в арифметике.
Каждый раз лобное место превращалось в кулачные бои между либералами более строгих нравов и вполне себе расслабленными. То есть, скажем, за Пархоменко сражался и Тихон Дзядко, и Шендерович своим многозначительным лайком, а, скажем, Михаил Фишман не одобрил плавный переход Нюты от хосписов к известной кремлёвской болезни, как, впрочем, и тон письма Навального Долину. Или, как сказал родоначальник дискуссии, Навальный прав был по содержанию, но не по форме.
Но главное, что помимо именитых бойцов, тысячи безымянных обменивались оскорблениями, расфрендами и банами, как будто решалась проблема тысячелетия: кто я, право имеющий или чай без полония просто пью. Вообще-то горячность понятна: мы пристрастно оцениваем современников и сторонников здесь и сейчас, потому что оценка других — это наиболее патентованный способ подтвердить правильность собственной позиции, по крайней мере, в наших же глазах. И вдвойне, если на глазах окружающих.
Поэтому либеральные перекрёстки становятся местом столкновения амбиций: ибо собственное мнение кажется очевидным и единственно правильным, а вот все остальные конфеты в коробке — попросту отравлены. Малодушием, корыстолюбием, другими слабостями, которыми мы тоже не обделены, но не в такой же мере.
То есть либеральный перекрёсток кажется самым удобным случаем, чтобы объявить: я так считаю (и попробуйте возразить, ведь каждый имеет право на мнение). Но незадача в том, что так полагают и все остальные участники кулачных либеральных боев словами, и здесь бьют не до первой крови, а до последней. Не по паспорту, а по репутации.
Но попробуем вынести за скобки возможность просто подтвердить свою правоту, самоутвердившись (показав на примере) на давшем слабину коллеге; и попытаемся представить, а зачем ещё нужно это яростное и периодически возникающее обсуждение допустимых границ в сотрудничестве с властью?
Ведь границы допустимого политического или социального компромисса (на те или иные виды компромисса соглашаются все) чаще начинают уточнять в преддверии принципиальных перемен или ожиданий того, что репутация в настоящем может стать конвертируемой в нечто более весомое в скором будущем. Именно в эти моменты репутация (не имеющая у нас большого значения, так как главным спонсором интеллигентских метаний является государство, а ему на репутации с высокой колокольни), становится знаковой. И начинаются манёвренные бои за то, кто заслужил орден от будущего, а кого надо гнать поганой метлой, как продавшегося с потрохами и только изображавшего легкую и непринужденную оппозиционность.
Это как борьба за шлюпку на Титанике, или время и судьба спасёт тебя и узнает в тебе своего героя, или ты в той же безвестности пойдёшь, как и все другие, ко дну.
Но слышите ли вы раскаты грома, чуют ли ваши ноздри повышенное содержание озона в воздухе и первые признаки очистительной грозы, чтобы начать биться за положение либерала par excellence?
Хотелось бы, но нет. Все, конечно, возможно, вон у Меркель самолёт полетел скоропостижно обратно, неужто русский гордый лайнер не сможет войти в смертельное пике и выйти из него уже где там, в эмпиреях чистилища? Возможно, но объясняет ли это ярость и бескомпромиссность либеральных арьергардных боев?
Нет, хотя хороший турист готовится к походу загодя. Или тренируется, присматриваясь к вершине, на которой ещё не бывал. Бой, так сказать, с тенью. В пустом тренировочном зале.
Но в том-то и дело, что наш зал пустым теперь не бывает: на бой либерала с бичуемыми им консерваторами приходят пусть не десятки, а сотни, а вот на бой либералов между собой приходят поглазеть, да и самому померяться силой молодецкой — тысячи. А это если не премьера, то главный прогон спектакля «Вот Путин поскользнулся, и ага».
А если посмотреть на это дело по-научному, то это называется позиционированием. Причём не просто уточнение своей позиции, но и привнесение в нее умножающих коэффициентов. В принципе так поступает все живое, борющееся за то, чтобы доказать, кто здесь главный, и для этого поставить отметку (нассать, то есть) выше и отчетливее других. А что такое сделать это в нашей ситуации на фоне четвёртого срока Путина? Это значит, объявить себя главным бескомпромиссным оппозиционером, который имеет право расставлять оценки другим. Это — норма, так поступают всё, что движется и шевелится, политические животное не меньше других.
За что идёт борьба? Давайте сравним эту ситуацию с дореволюционной, когда были эти самые народники, народовольцы, эсеры и эсдеки. Посмотрим на них отсюда, вне исторической перспективы, и попытаемся определить, кто был тогда главный оппозиционер? Понятно, что в каждой группе — свой, кто-то скажет, что главный тот, кто с бомбой на царя-батюшку идёт. Кто-то, кто пойдёт другим путём, пишет статьи и делает из хлеба чернильницу. Но, предположим, что мы ничего не знаем, чем все кончится, как не знаем сейчас (или делаем вид, что не знаем, чтобы не испортить сюжет статьи). И будем судить по модулю, что ли, по уровню радикализма и риска. И имея в виду нашу школьную историю, посмотрим ее уже глазами на сегодняшний день.
Ни Желябова, ни Кибальчича пока не видно. Более того, на них нет и спроса. Посмотрите, как кисло отреагировала либеральная общественность на теракт в Архангельске. Понятно, что одобрить самоотверженный террор на страницах или волнах разрешённых СМИ невозможно, но в боевых листках оппозиции, как и в сетевом пространстве относительной свободы одобрительных голосов особо не слышно. Значит, сегодняшнее время сознательно сужает пространство оппозиционных действий до либерального протеста. Кстати, он вполне себе ограниченный, русский либерализм при Путине-четвертом, он — такая как бы нетленная копия Ганди-миротворца и непротивленца. Только словами и выборами, которыми власть играет как кошка с мышкой.
Но как есть, так есть, либерал пошёл осторожный, правильный и вполне себе предсказуемый, с отпуском во время войны и прочими удовольствиями. Что не означает, что здесь нет того самого закона борьбы амбиций, что есть у голубей и слонов. Причём, чем сил меньше, тем выше жесткость этой всегда непримиримой внутривидовой борьбы.
Именно поэтому стоит обращать внимание на то, как формулируется канон практического либерализма. Ведь именно за право определять этот канон и его границы борьба, собственно говоря, и идёт. В тех либеральных перекрёстках, которые мы обозначили, речь или война идет о том, что ещё оппозиция, а что уже конформизм и мимикрия.
Наиболее заметные борцы за право определить своё понимание канона, как единственно правильное, все — известные медийные персоны. Может, есть (а они, конечно, есть) и не медийные, но их бои местного значения проходят без публики с одним или двумя скупыми лайками.
А что такое медийность на четвёртом сроке Путина — это медийность, приобретённая в разрешённых СМИ. Здесь, кстати, конец перспективы, то есть границы канона. Медийные персоны сражаются за определение допустимых границ. Мол, рулить либеральным СМИ, получать бабки от структур Сечина, дружить с кремлевскими и сознательно продавать муку вперемежку с песком (то есть вполне себе проправительственное внутри либерального) — это не западло.
Потому что сказать, что западло — невозможно, так как тут же лишишься права вещать и обретать медийность, то есть выйдешь за пределы канона. То бишь быть и нашим, и немножко вашим, но нашим как бы по сердцу, а вашим – ну, что поделать, таковы правила игры.
Это и есть граница радикализма. Но таких — просто по тесноте ряда, — немного, и у других, кстати говоря, вполне либеральные по риторике информационные продукты. Они тоже вполне разумно про кино, книжки в обложках или театр без границ, но при этом на деньги тех же самых кремлевских или около, но они моложе, не успели сделать социальный и всякий другой капитал в лихие 90-е, и им тоже надо кормить семью и обретать и подтверждать медийность. Кто бросит в них камнем? Только тот, кто имеет пространство для манёвра и хотел бы отсечь от будущего иных, завязших глубже.
Об этом, собственно говоря, и речь. Она идёт о вполне себе образованных, как бы культурных и вполне вменяемых людях, которые окормляют достойной информацией весь окрестный либеральный мир, им все в разной степени благодарны. Но у них нет погон, орденов, других знаков отличия, кроме популярности в сети, и вот они с помощью этой популярности утверждают либеральную норму, попутно подтверждая свою правоту и честность. А так как мы все в своих глазах умны, честны и голубоглазы, то они поступают так, как могут, в тех обстоятельствах, в которых находятся.
И только кажется, что это такая, мол, суета сует, ничего подобного: на наших глазах идёт репетиция будущего и распределение мест в партере. Кто там будет в первых рядов. Кто у нас герой завтрашнего времени.
Персональный сайт Михаила Берга | Dr. Berg
© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены | web-дизайн KaisaGrom 2024