Выбрать страницу

Между политкорректностью и обидой

Имеет, возможно, смысл поразмышлять о причинах почти тотального неприятия идей толерантности (новой этикиполиткорректности, борьбы против сексуальных преследований) теми, кого именуют российской интеллигенцией.

Причём стоит отметить, что не все голоса в равной степени кажутся здесь симптоматичными. Скажем, мнение поддерживающих свист патриотического антиамериканизма, вряд ли интересно, для них толерантность (толерастия, как они ее именуют) есть просто часть русской патриотической конвенции. То есть мнение приверженцев Путина по ряду причин стоит вынести за скобки, новая этика для них не слишком отличается от старой.

В принципе столь же мало интересны сторонники Трампа, их мнение трудно вычленимо из тесной группы поддержки небесного (чуть не написал — Иерусалима) Израиля. Или вообще из слоя правого интернационала. Слишком трудно добывать цемент из бетона.

Точно так же вряд ли стоит всерьёз ставить вопрос о неприятии борьбы с сексуальным харассментом со стороны провинциальных врачей и учителей, а также инженеров и как бы физиков, об их позиции куда меньше известно, чего не сказать о позиции лириков, традиционно наиболее говорливой части росинтеллигенции.

Ее позиция вполне доступна для кристаллизации, потому что она почти поголовно против Путина (если не на жаловании у него), в основном, свободна от утопий антиамериканизма и традиционно сохраняет тепло эстафетного западничества за пазухой. И вроде как против Трампа, по меньшей мере, по стилистическим, взятым напрокат у Синявского, соображениям.

И вот именно эта гуманитарная и вполне вестернизированная среда почти исключительно на дух не переносит идеи толерантности в американском изводе, полагает, что новая этика и другие поветрия пахнут либеральной, партийной диктатурой и де-факто отменяют свободу слова, опасны для общественного выбора, как слишком крутой вираж, и вообще слишком отдают левачеством и социализмом.

Оговорюсь, что противники американской толерантности очень часто люди неглупые, образованные, их аргументы вполне осмысленны и изобретательны. И я не собираюсь опровергать их доводы, не этим ситуация характерна.

Мой вопрос: почему? Почему российская гуманитарная среда так отчетливо единодушна по поводу американских социальных тенденций? То есть объединяя, как вполне интеллектуально наивных и невинных, которые в основном прибегают к жестам эмоционального неприятия, так и вполне продвинутых, умеющих формулировать и вести дискуссию.

Для начала имеет смысл отслоить от этого монолита тех, кто с ними не согласен. И здесь, в общем, все просто. Поддерживают американские веяния те, кто инкорпорирован в американские (европейские) университетские (научные) структуры. Более того, стоит кому-то из российской элиты перебазироваться в Америку-Европу, как зримо происходит изменение обычной для российской интеллигенции правой риторики на куда более левую и прогрессивную. Это заметно и по тем, кто на виду, как Сергей Гуриев или Константин Сонин, отчетливо полевевшие с переездом на Запад; так и по менее заметным в России, но куда более заметным в американских лабораториях или университетских аудиториях: полевение как изменение цвета кожи при загаре от переезда на Юг. Даже такие типажи, как Евгения Альбац, очутившись в Новом Свете, начали избавляться от задорной правой риторики. А про новую этику и толерантность — и говорить нечего, другого в более-менее публичном пространстве здесь просто нет.

То есть вопрос конъюнктуры никто не отменял, и перемена или корректировка мнений вполне оправдана прагматизмом.

Но так как нас в большей степени интересуют гуманитарии, которые не терпят толерантность по-американски с той стороны океана, со стороны родных осин, то можно, скорее всего, сделать вывод, что борьбой с новой этикой не боятся повредить своей карьере те, чья карьера в малой степени связана (или почти не связана) с американской или европейской тенденцией, что в условиях коронавируса не мудрено. Все равно никуда не приглашают, трудно поэтому потерять то, чего не имеешь по объективным причинам. То есть пандемия — это не только ограничение, но и в определённом смысле свобода выбора быть собой.

Хорошо. Но какие ещё мотивы могут быть у отрицания политкорректности и толерантности с завидным (и надо сказать, редким в наших палестинах) единомыслием?

И я здесь затрону щекотливую тему. Тему, так сказать, внешней и внутренней состоятельности, которая — ещё раз — никакого отношения не имеет к уровню интеллекта и образования (скорее, к определенных особенностям этого образования), тем более, что среди критиков американской политкорректности и ее перегибов на местах полно вполне вменяемых людей, именно поэтому я и пишу.

И однако. У русских гуманитариев (не только у них одних, но и у них в том числе) традиционна проблема с признанием. Признанием их заслуг, тем, что некоторые шутники именуют проблематикой успеха. Точнее: эта проблематика всегда имела внутреннюю и внешнюю часть. То есть основа, конечно, внутренняя, ибо признание в самой русской культуре и ее различных дисциплинах является отправной точкой. Но и зависимость от признания внешнего традиционно велика. В том числе и потому, что Россия недостаточно богата, да и мала, если судить по ее доле и вкладе в мировую науку и пр. Потому и трудности с весомыми, авторитетными инструментами подтверждения гуманитарного успеха.

Это давняя проблема. Даже в советское время (причём, как для вполне советских гуманитариев, так и для антисоветских) отечественных инструментов не хватало для ощущения реализованности. Советским нужны были переводы и публикации на Западе, приглашения на конференции и ярмарки; но и тем, кто был в тотальном дистанцировании от всего советского, признания своей среды было мало: нужны были публикации и статьи в западных изданиях, внимание западных (или хотя бы эмигрантских) СМИ и так далее.

Более того, дополнительным измерением успеха обладала и такая факультативная и во многом спекулятивная вещь как апелляция к будущему. Мол, у советских инженеров человеческих душ есть настоящее, у нас, кто противостоит совку, как бы будущее, которое все расставит на свои места.

Казалось бы, перестройка и социально-экономические изменения после неё многое изменили. Появились не такие постыдные, как при совке, премии, издания, публикации. Деньги возникли у меценатов, поддерживающих искусство и науку, более того, я ещё застал время, когда американские ученые русского происхождения ездили на конференции в Москву не скажу, чтобы заработать, но такого шика, который могли себе позволить некоторые организаторы конференций в постперестроечной Москве, ни в Париже, ни в Нью-Йорке не было. Помню, некоторые даже были смущены этой роскошью, что так или иначе диссонировало со многим, в том числе с подавляющей бедностью населения рядом.

Но я, собственно, о другом. Я о том разочаровании, которое кажется не отрефлексированым, хотя и представляется вполне очевидным. То есть в Западе очевидным образом разочарована российская властная и экономическая элита, рассчитывавшая совсем на другой прием. Но в Западе по совершенно иным основаниям разочарованы и русские гуманитарии. Не в Западе целиком, не в Западе как ценостнообразующем мире и важнейшей смысловой утопии. Но в Западе как реальном инструменте признания для вполне определённой прослойки продвинутой и, как мы поняли, совершенно прозападной части гуманитарной интеллигенции. Это разочарование и соответствующее дистанцирование было во многом активировано и усилено коронавирусом, но возникло, конечно, раньше. Когда стало понятно, до какой степени этот Запад самодостаточен и насколько ничтожны те ресурсы, которые он выделяет на поддержку российской гуманитарной элиты.

То есть, по сути дела, вопросом репрезентации российской интеллигенции на Западе занималась славистика. Не только она, но она прежде всего. Те, кто понимает, о чем я, не слишком будет спорить о том, что и сама славистика на Западе — это гетто. Гетто, почти не имеющее ничего общего с остальной наукой и не обладающее возможностями выйти за ее пределы. Исключения редки и не характерны.

Однако и сама славистика переживает последние десятилетия не лучшие времена. Число студентов, подписывающихся на соответствующие курсы, падает. Финансирование сокращается. Пандемия и работа на удаленке поставила  и это на паузу.

Одновременно и по разным причинам снижается престиж и интерес к русской культуре. Она переживала ренессанс в начале перестройки, как знак выхода из туннеля, но после возвращения в него возник ниспадающий тренд, который вряд ли переменится завтра, даже если пандемия пойдёт на убыль.

Наиболее дальновидные это предчувствовали; помню, в самом начале путинской эпохи, когда эпоха не развернула ещё свой баян, Боря Гройс, выступая на одной статусной конференции в Берлине, символично ответил на вопрос прекраснодушной местной переводчицы, специализирующейся на российской популярной литературе, какой русский роман, с вашей точки зрения, может стать опять мировым событием? С обычной своей стеснительной улыбкой Гройс сказал: никакой и никогда. А потом объяснил, что после того, как Россия стала третьесортным Западом, вряд ли что-либо из ее культуры может в обозримом будущем стать объектом мирового внимания. Фильм категории B.

Возможно, это не самое главное. Но комплекс неполноценности (если он есть) вместе с ощущением недостаточности собственных ресурсов для полноценного признания в науке и культуре, естественно вызывают фрустрацию и обиду. Действительно, та обструкция, которой были подвергнуты идеи политкорректности и толерантности — не только проявление патриархальных консервативных тенденций, всегда сильных в русском обществе. Как и необходимость в использовании приемов дистанцирования от полюса, который столь равнодушен и невнимателен по отношению к нашим гуманитариям.

Тотальное дистанцирование от Запада невозможно, другого символического фундамента для противостояния грубой и поверхностной отечественной власти просто нет. Но вот борьба с перегибами, с левым уклоном вполне естественны в стране, переживающей травму, нанесенную советским вариантом социализма, и где чуть ли не единственной альтернативой власти являются предприниматели, играющие в своих целях в лояльную оппозиционность.

И все это в обстоятельствах, когда возвращение на традиционный магистральный маршрут консерватизма и закрытости, эмоционально поддержанный большой частью общества, сделали русскую культуру ещё менее привлекательной и конкурентоспособной. Статус собеседника, которому за круглым столом место не предусмотрено. Естественная и психологически осмысленная реакция на откидной стульчик.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024