Пат или мат

На фоне углубления палестино-израильского конфликта остается востребованным поиск области пересечения интересов или языка, понятного обеим сторонам. Которые, конечно, не только сами Израиль и сектор Газа, но и те силы, которые стоят за ними.

Понятно, среди уже девальвированных попыток – язык поиска справедливости, он не работает, так как стороны традиционно свои действия интерпретируют как справедливые, а действия противной стороны – как нет. И проблема в точке отсчета, которая позволяет обнулять всю предыдущую историю: израильтяне за точку отсчета выбирают нападение боевиков ХАМАСа на Израиль 7-9 октября, палестинцы – момент образования государства Израиль или Шестидневную войну 1967 года, когда по отношению к ним была продемонстрирована темперированная несправедливость. Важен также способ подсчета очков: Израиль считает свои по экспрессивным способам убийства, в том числе с помощью холодного оружия, которое применяли боевики ХАМАСа, а ХАМАС и палестинцы по количеству погибших от артиллерии, ракет и авиационных бомб, что менее экспрессивно, но обходится палестинцам количественно на несколько порядков дороже. Однако в любом случае поиск справедливости в этих обстоятельствах вряд ли способен обнаружить область совпадения мнений.

В похожем ауте и моральные соображения. Помимо того, что мораль далеко не универсальна (скажем, моральные нормы Ветхого завета и Нового завета или Корана принципиально отличаются), плюс влияние групповых ценностей, которые интерпретируют моральные догмы всегда в свою пользу. Что позволяет своидействия (по сути любые) интерпретировать как моральные, а действия противоположной стороны как аморальные.

В принципе в этом ничего нового нет, достаточно вспомнить начало хотя бы I мировой войны, в которой церковь (любая на самом деле) как один из держателей морального авторитета, почти без каких-либо исключений оправдывает действия армии и военных собственной страны (какие бы чудовищные преступления они не совершали) и интерпретирует действия противника, как отступление от человеческих и божественных заповедей. Говорить об обиходной морали как способе примирения сторон еще менее осмысленно: обиходная мораль – это способ наделения себя моральными преимуществами и противника — моральными обвинениями, почти вне каких бы то ни было реалий.

Следующий банкрот поиска взаимопонимания — юридическое и международное право, будучи светским вариантом поиска потерпевших и виноватых, а также справедливости, право столь же бессильно в обуздании агрессии и помощи ее жертвам. Когда тот же Эрдоган объявляет Запад виновным за поведение Израиля, он как бы суммирует разные составляющие ответственности, в которую право, в том числе международное, входит как составная часть. Или когда он повторяет слова генсека ООН о 56 годах оккупации Израилем палестинских земель, он говорит: где было ваше международное право, и как оно помешало тому, что творилось такое преступление? Но и когда Израиль вопрошает, где было международное право, когда боевики ХАМАСа убивали наших людей, это тоже утверждение о невозможности применения международного права для таких конфликтов.

Стороны идут дальше. Тот же ХАМАС традиционно повторяет, что не согласится с самим существованием государства Израиль, а Израиль никак не с меньшей силой подрывает международное право, отвергая релизы таких международных организаций как Красный крест, Врачи без границ, именитые правозащитные организации, типа Amnesty International и Human Rights Watch, упрекающие Израиль в непропорциональной жестокости и бесчеловечности, а в ответ слышат, что для Израиля авторитет этих международных организаций ничтожен, ибо они давно находятся во власти антисемитов.

Кстати, антисемитизм или исламофобия – это факультативные символические системы объяснений, которые одновременно и существуют, и не могут быть корректно проверены. Скажем об этом пару слов.

Понятно, что для Израиля антисемитизм – это такая открывающая любой замок отмычка: нагрузил обвинением в антисемитизме и как бы освободил себя от необходимости отвечать по существу. Однако, если приглядеться, далеко не все замки этой отмычкой открываются: одно дело, когда антисемитизмищется и находится в качестве мотивировки того или иного аспекта государственной политики или групповой практики (типа погромов) в ситуации, когда евреи – это меньшинство в том или ином обществе. Хотя даже в этом случае доказать корректность этой мотивации удается только в обратной перспективе, апостериори. Но использование такого жупела как антисемитизм еще более проблематично, когда это не толпа, выбегающая на взлетно-посадочную полосу аэропорта в Махачкале. Тем более, когда у той или иной группы национального меньшинства появляется национальное государство, и это государство пытается защититься от неприятной для нее критики встречными упреками в антисемитизме. Это уже не работает, так как трудно доказуемо, да и вообще малозначимо, потому что критикуется политика государства – куда более верифицируемая область, нежели чувства и предубеждения в конкретном обществе.

В принципе почти также бесполезна и другая не менее часто используемая отмычка как Холокост, потому что это явление вполне исторически определенное, оно в той или иной степени может быть применимо для объяснения исторических событий и решений 80-летней давности, но в обратную сторону работает значительно хуже: объяснять Холокостом современные события проблематично.

Похожая, но все равно несколько иная ситуация с исламофобией: похожая, если пытаться с помощью этого термина объяснять политику по отношению к мусульманским странам, что вряд ли разумно, но работает более корректно для объяснения национальных предубеждений в ситуации с тем или иным мусульманским меньшинством в той или иной, скажем, европейской страной.

Так что антисемитизм в качестве объясняющей модели более всего похож на недобросовестную конкуренцию, когда некие символические соображения входят в общую цену продукта, но не вычленяются в конкретные его свойства.

Продолжая перебирать объекты, способные претендовать на область пересечения интересов конфликтующих сторон, можно прийти к выводу, что вообще символические объекты и понятия в данном случае пасуют перед материальными, прежде всего, такими как военная и политическая сила, опять же складывающаяся из совокупности вполне материальных ресурсов, таких как военные и финансовые возможности. Понятно, что далеко не все из этих ресурсов сразу подключаются к противостоянию, большая часть находится в тактическом резерве, как скажем у Соединённых штатов, представляющих собой главную силу поддержки Израиля. Или куда меньшие финансовые и военные ресурсы исламских или европейских стран.

И думаю, не стоит оскорблять подозрением стратегических игроков из обозначенного второго ряда, что они выбирают решение, исходя из таких символических ценностей как справедливость, мораль или избирательное толкование международное права, хотя бы потому, что их использование не релевантно. А то, что апелляция к символическим ценностям постоянно происходит,  то это проявление все той же недобросовестной конкуренции. Выбор решения и стороны конфликта происходит (или, по крайней мере, может быть обнаружен) в соответствии со сложным комплексом интересов. И это, прежде всего, электоральные и, в меньшей степени, эмоциональные и культурные соображения.

Скажем, если посмотреть на результаты голосования в ООН за резолюцию с требованием немедленного прекращения огня в Газе, что на текущем этапе выгоднее ХАМАСу и шире палестинцам, то легко обнаружить, что против этой резолюции (и по факту с поддержкой Израиля) проголосовали страны с минимальным мусульманским населением. Если говорить о Европе, например, то это Венгрия, Хорватия, Чехия, Австрия (плюс к тому имеющие давнюю негативную историю войн с Османской империей). А вот воздержались от голосования или проголосовали за — те страны Европы, в которых мусульманское населения – важный фактор общественной и электоральной процедуры. Это Бельгия, Франция, Норвегия, Испания, Швейцария (за) и Германия, Британия, Греция, Финляндия и др. (не проголосовали против).

В Европе сегодня проживает 44 миллиона мусульман, что составляет 5% от ее населения, в то время как евреев в Европе чуть больше 1.3 миллиона, то есть примерно в 40 раз меньше.

А вот в Соединённых штатах ситуация прямо противоположная: евреев 7.6 миллиона или 2.4% населения, а мусульман меньше 4 миллионов или 1.1 процента по популяции.

В Америке и евреи (71%), и мусульмане в подавляющем большинстве политически лояльны демократам, но бомбардировки Газы существенно подрывают эту лояльность, о чем написала Вашингтон Пост, рассказав о драматической встрече Байдена с работниками его аппарата мусульманами/арабами, которые поставили его в известность о глубоком разочаровании в его политике.

Однако, хотя потеря 1 процента может быть очень болезненна, потеря вдвое большего числа избирателей-евреев еще менее, казалось бы, приемлема. Хотя в минусе могут оказаться и многочисленные избиратели с левого фланга демократического поля, которые точно так же не готовы простить Байдену безоговорочную поддержку Израиля. Накануне октябрьского конфликта, согласно опросам Gallup, 49 процентов американских евреев заявили, что больше симпатизируют палестинцам, по сравнению с 38% симпатий к израильтянам. Что вообще ставит под большой вопрос возможность переизбрания Байдена, если учесть, что среди демократов-евреев более молодого поколения критическое отношение к правой политике Израиля еще более ярко выражено.

Если же просуммировать те, казалось бы, разрозненные доводы в пользу поиска взаимопонимания между конфликтующими сторонами, то, кроме прагматизма (в пределе — цинизма), рассчитывать, собственно говоря, не на что. Еще Вениамин Иофе, очень скрупулезный наблюдатель общественных процессов, утверждал, что единственное, по поводу чего воюющие стороны готовы ко взаимопониманию: это поиск и идентификации безымянных захоронений: идентификация могилы неизвестного солдата Все остальное вызывает разнокалиберные возражения. Так что при разговоре о мире стоит опираться на качества, общественно порицаемые и максимально удаленные от прекраснодушия: прагматизм, электоральные расчеты и близкий политический интерес, все остальное в минусе.