Почему Путин неуязвим
Публикация расследования покушения на Навального (со всеми этим стрелками, белками, биллингами, авиабилетами и фотками дебилов) на первых страницах почти всех мировых СМИ, казалось бы, переводит Путина в новое качество. Эта публикация – рентгеновский снимок. То есть и раньше мало кто из сведущих в русских делах сомневался, что Путин – такой стеснительный, что ли, диктатор, который перекраивает под себя законодательство, мухлюет на выборах, сдавая себе колоду из козырей, преследует оппонентов и подрывает стабильность западных стран.
Но тут дело в наглядности: Кремлю все время стоило немалых усилий (на что не скупились, на благое дело ресурсов не жалко) воздвигать между реальностью и ее отражением своеобразную ширму, за которой Кремль чувствовал себя защищенным и скрытым от чужих глаз. А эта и предшествующие ей публикации демонстрируют не новое с точки зрения фактов, а новое в смысле прозрачности. Это тот волшебный рентген, что показывает питерского королька голым.
Естественен вопрос: а что дальше? Уже витает в воздухе крик надежды, что уж теперь-то, наконец-то, наивный Запад поймет, с кем имеет дело, и воздаст хитрожопому русскому шпиону/бандиту/кидале на троне по заслугам. За все: за Крым, за изнасилованный электорат, за ярды зелени у полковника, которому никто не пишет, за стрелку, которую переключил почти вручную, послав русский бронепоезд на хрестоматийный запасной путь. Короче – по делам твоим. Ведь все теперь ясно, не правда ли, ведь уже невозможно после всего этого делать вид, что он такой же легитимный руководитель ядерной державы, как и раньше, что может выступать и надувать щеки в ООН, что может грозить отселе шведам и прочим белофиннам и лесным братьям, и, значит, именно сейчас Запад разрабатывает карательные меры, которые поставят зарвавшегося выскочку и провокатора на его место у параши.
Нет, не будет ничего. То есть вообще ничего, кроме слов. Да и на словах все будет примерно как обычно: то есть ни СВИФТ не отключат, ни самого кремлевского горца не сделают персоной нон грата, а все как и при бабушке: будут долдонить о правах человека, призывать к расследованию самого себя, и при этом строить Северный поток, бороться с неумными америкосами по поводу их санкций и делать так, чтобы табачок был врозь с дружбой и выгодными торговыми контрактами.
Но я это пишу не для того, чтобы упрекнуть западную политическую элиту в лицемерии: мол, на словах одно, на деле совсем даже другое. Как раз напротив, я хотел бы кое-что уточнить по поводу западной риторики, которую многие в России принимают за лицемерие, а это не лицемерие, это другое.
Те, кто пожил, не знаю, в Америке, не мог не обратить внимание на совершенно иной статус такого явления как пафос. На нашей родине пафос как бы под запретом: им пользуются только для того, чтобы обмануть, чтобы продать что-то несусветное в яркой подарочной упаковке, для чего, прежде всего, пафос и используется. И именно опыт взаимоотношений с государством выводит пафос из прочих риторических приемов в положение чего-то скомпрометированного и от этого запретного, неприличного.
Совсем иной статус пафоса в той же Америке. По форме это, казалось бы, нечто близкое. Возвышенная, страстная преувеличенная форма обращения, но положение в культуре совершенно иное. Возможно, по причинам иного отношения к государству и вообще всему официальному, сам пафос – всего лишь форма вежливости. Привыкнуть к его употреблению действительно непросто, за пафосом русский человек не может не видеть обмана, отравленной начинки в аппетитной оболочке. Но на самом деле этот риторический прием всего лишь способ придать своему обращению образ уважения и почтения к аудитории или персоне.
Пафосным здесь является многое: оформление отзывов и рекомендаций в академической сфере, тональность обращения президента или вообще официального человека к окружающим, даже простое дружеское приветствие очень часто кажется неоправданно пафосным, возвышенным, по меньшей мере, на русский лад.
Я это только к тому, что риторика западной элиты по отношению к таким политическим явлениям как путинское государство и сам его представитель – не столько лицемерие, сколько форма вежливости. То есть вместо того, чтобы врезать правду матки, сказав, да ты – ворюга, Вова, потому через пять минут ты и твои присные будете у нас в Гааге на нарах гнить, следует какая-то велеречивая сентенция о правах человека и необходимости их соблюдения.
Те, кто имеет опыт взаимодействия с самыми что ни есть простецами из американского дна, подтвердят, что эти люди, потерявшие подчас все, продолжают по большей мере общаться между собой и тем более с другими с той подчеркнутой вежливостью, которая впитана здесь как воздух и не означает ничего, кроме манер. Просто дистанция такая, чтобы доплюнуть было трудно, а тем более писать в глаза.
Но каково истинное отношение к так называемым русским партнерам, этой малине в Кремле, со стороны политической элиты Запада? А здесь все всех устраивает. То есть понятное дело, метафорический Запад предпочел бы видеть Россию демократической, но не потому, что сочувствует многовековым мучениям русского народа, демократию построить не сумевшего, не умеющего, да и вряд ли в перспективе, будущим беременной, что-либо изменится, хотя кто знает. Демократии реже между собой воют, и демократический статус России – просто одна из гарантий того, что пьяный русский мужик не засадит по случаю финку в спину. Не более того. Если помогали или помогать будут, то только ввиду этой перспективы: не доводить до пьяной кабацкой драки.
Но то, что демократия на бывшей одной шестой не растет (если Прибалтику протестантскую вычесть), слишком много сорняков, оставшихся от прежних владельцев грядки, это на умозрительном Западе давно поняли и как бы смирились. И когда осознали, что демократии нет и не будет, то перестали себя хлестать ушами по щекам и пришли к выводу, что питерская недотыкомка – не самый плохой вариант.
Скажем, если бы вместо Путина был Лука, то было бы еще хуже (что не гарантирует, что рано или поздно не будет). Но Путин, в отличии от Лукашенко, именно что стеснительный диктатор, то есть кровавый, может, и не меньше, лгун, кидала и манипулятор, то при этом не забывающий разыгрывать остаточную человечность. А это ни что иное, как вежливость, то есть не просто тиранствую и клыки точу о нежную душу унылых пошехонцев, но и сочувствие изображаю к жертве, типа неловко ему, что у него денег куры не клюют, а людЯм у телевизора на водку не хватает. И вот это деланная стеснительность и отличает его от совершенного беларуского бандоса.
Но если на то пошло, то и минского мудака с игрушечным автоматом никто всерьез не наказал и не накажет. Потому что этого нет в анамнезе. С Рашкой ссориться, брать на абордаж дырявое минское корыто? Нет обязательств на что-либо иное, кроме как на ритуальную вежливость в обращении. А вступаться за униженных и оскорбленных — это к русской классике. А мать грозит ему в окно.
Кто-то скажет, что вообще экономические интересы этому иносказательному Западу были и есть важнее. Что все санкции, которые есть и которые будут, ограничены, прежде всего, своими интересами, то есть наказывать вроде как, но и при этом ничего от этого наказания не терять. А все остальное – пафос, права человека; и здесь даже думать не хочется, когда вместо слов могут начаться дела? Когда рак свистнет. Если кремлевский гопник сбросит ядерную бомбу на неблагодарный электорат? Вряд ли. А если на соседнюю Нарву? Здесь надо покумекать, конечно. Но если можно будет устоять и удержаться от действия, по будет стояние на Угре без удержу.
И, следовательно, рентген от Навального ровным счетом ничего здесь не меняет. Лучше пусть Вова-питерский держит своих безумцев на привязи и в тесной смирительной рубашке, чем расшатать больной зуб, а потом как лечить-то? Нету пока таких лекарств, это вам не коронавирус, тут смертность стопроцентная.
Так что Запад – последнее блюдо в меню русской свободы, он вмешается только через две недели после смены власти в Кремле, когда из кремлевских для музея мадам Тюссо чучел наделают, перепутав, конечно, погоны и лычки, только тогда с полным и решительным удовлетворением пришлем телеграмму. Вряд ли раньше.