•     Новости
•     Проза
•     Статьи
•     Видео
•     Галерея
•     Кафедра
•     Био
•     Критика и интервью
•     Друзья и годы
•     Архив

автобио    карта сайта    контакты

Главная » Статьи 2022

Пару дней назад я услышал военного эксперта, чье интервью не было пропагандой. Я был настолько изумлен, что перемотал назад, дабы записать имя эксперта: Игорь Раев. Он отвечал на вопросы Тихона Дзядко в программе Здесь и сейчас на Дожде и в какой-то момент, что-то уточняя по поводу отношения к факту, который его попросили прокомментировать, сказал, что отношение будет зависеть от того, на чьей вы стороне. Это оговорка и была таким громогласным сигналом, что эксперт, дающий интервью, понимает профессиональные правила своих занятий. И вынужден отстраняться от своих или чужих политических убеждений только для того, чтобы слушатель имел возможность правильно идентифицировать им сказанное как независимое и неангажированное мнение.

Справедливости ради скажу, что это было, кажется, одноразовой акцией, и хотя я ощущал в его артикуляции некоторую эмоциональную сдержанность, пропаганда периодически модулировала им сказанное, но я и не слишком следил за дальнейшим.
Хочу уточнить, что я не считаю эксперта Игоря Раева какой-то звездой на небосклоне военной экспертизы, возможно есть более осведомленные и сведущие эксперты, делящиеся со слушателями  куда более ценной эксклюзивной информацией (благодаря тому, что более глубоко были погружены в кухню военной закулисы или просто больше знают). Но Игорь Раев счел необходимым этот профессиональный экивок, о котором многие забыли во время этой войны, если, конечно, они не читают американскую или британскую прессу, где каноны профессиональной журналистики еще блюдутся. То есть материалы как журналистские, так и аналитические выдержаны в принципиально нейтральном фоне, и хотя можно, конечно, предположить, что симпатии журналистов, скорее всего, на стороне Украины, а не России, но понять это по эмоциональному тону или знаковым прилагательным типа «оккупационный», «аннексированный», «бесчеловечный» и так далее – затруднительно.

В то время как русскоязычная журналистика и аналитика (украиноязычной я попросту не знаю) это по большей части не журналистика и аналитика, а пропаганда. Казалось бы, какая разница, если вы, как я, полагаете, что Россия, начав войну против Украины, совершила неспровоцированную агрессию, ведет войну, прибегая к актам жестокости, садизма и мародерства. Неужели аналитик не имеет права говорить о территориях, завоеванных Россией у Украины как оккупированных, высмеивать глупость российского командования и методы обеспечения своих военных, которым не хватает сапог и гимнастерок, не говоря о бронежилетах и средствах гигиены. Имеет конечно, но тогда сказанное им перестает быть журналистикой или аналитикой, а в лучшем случае оказывается публицистикой, а куда точнее пропагандой.

Мне уже приходилось сетовать на то, что практически вся русскоязычная журналистика и аналитика, оппонирующая официальной российской пропаганде, тоже является пропагандой. В том числе благодаря тону и отсутствию той дистанции, которая обязательно для журналиста или аналитика, если он боится, что будет принят за пропагандиста. Да, практически весь информационный поток официальных российских СМИ или телеграмм-каналов военкоров – это пропаганда, хотя у последних довольно много информации, выбивающейся из пропагандистского строя благодаря критике российского военного командования. Но и оппоненты российской пропаганды из числа новых эмигрантов почти исключительно говорят на языке пропаганды, и я предлагаю еще раз увидеть, как это делается.

Вот Михаил Фишман, ведущий на том же Дожде программу И так далее. Еще в бытность Дождялегитимным и отчасти оппозиционным каналом (то есть до войны) я критиковал Фишмана за излишнюю экзальтированность и эмоциональность. Мне представлялось и представляется сегодня, что аналитическая программа, тон ведущего в ней должны быть медиатором и как профессиональной дисквалификации опасаться эмоциональных выражений и акцентов. Потому что эмоция всегда – не получившаяся мысль. Мысль, которую не удается рационализировать и сформулировать с необходимой точностью, сопровождается этим эмоциональным дребезгом, который как бы камуфлирует неточность с возможностью списать неточность на волнение. Но у аналитика или ведущего аналитической программы не должно быть никакого избыточного волнения, он должен оставаться в рамках рационального суждения и бежать эмоциональности как дурного запаха.

К сожалению, после эмиграции программа Михаила Фишмана еще ухудшилась. То, что раньше было как окончание фразы, теряющей смысл в волнах эмоций, после начала трансляции из Риги просто превратилось в пропаганду очень невысокой пробы. Тон ведущего почти постоянно эмоционально приподнят, и только отклоняется то в одну, то в другую сторону. Если ведущий говорит о российской стороне, его интонация наполнена сарказмом, насмешкой, презрением, для него все происходящее на российской стороне нелепица, которая вот-вот приведет к закономерному финалу, полному и окончательному поражению фашистской России.

Но еще хуже, когда он низко свешивается из своей позиции в сторону Украины и рассказывает о тех или иных фактах российских преступлений или задает вопросы очередному украинскому эксперту. Вся гамма простых чувств проступает как пот на челе уставшего человека: его голос, его выражения лица полно сочувствия и сопереживания, как будто он говорит с больным ребенком о его неизлечимой болезни. Фишман скорбит, он просто тянется навстречу к украинскому собеседнику, дабы ни у кого не возникло сомнения, на чьей он стороне. И сомнений действительно не возникает.

Кстати, по большей части эксперты, особенно военные, с которыми беседует ведущий И так далеевыглядят на голову профессиональней, взрослей и сдержанней. Чаще всего они тоже не в состоянии выдержать тон отстраненности и беспристрастности, они тоже находятся в рамках дискурса пропаганды, но хотя бы несносной эмоциональности у них меньше.

Теперь попробуем сформулировать, почему пропаганда столь плоха, даже в том случае, если ваши политические симпатии и оценки предполагают, что в конфликте, о котором идет речь, есть отчетливый агрессор и не менее отчётливая жертва. Потому что пропаганда – это всегда редукция, упрощение, подмена куда более реальных понятий их сниженными (или наоборот, возвышенными) эмоционально фундированными копиями. Но дело не только в стиле или соблюдении правил  профессиональной журналистской или аналитической работы. Речь именно что о смысле. Если вы неумеренно нагружаете описываемые действия стороны условного агрессора негативными эпитетами, как бы подсказывающими слушателю готовые ответы, вы дискредитируете ту информацию, которую сообщаете. Эмоциональные, саркастические и ругательные конструкции это не просто оболочка слов и явлений, которые вы  исследуете или описываете, но и суть тоже. То есть эмоциональность настолько сильный (при концептуальной слабости) прием, что он как бы фокусирует на себе внимание, а факт или его интерпретация становятся второстепенными. И значит, девальвированными.

Но и этого мало. Утрируя, усиливая глубокими скорбными тенями или, наоборот, цветами светлого неба и мира стороны конфликта, вы поневоле переводите этот конфликт в сражение между светом и тенью, добром и злом. В этом месте сердца, бьющиеся в унисон с сердцами жертв, должны забиться чаще в инстинктивном протесте: а разве агрессор – не зло, разве в этой конкретной войне Россия не творит почти непрерывное зло, бомбардируя гражданские объекты, жилые дома и объекты жизненно необходимой инфраструктуры? Конечно, если вам так хочется, это можно назвать злом, если вообще теологический, то есть архаический словарь вам близок, и у вас бог с дьяволом борется, и поле битвы – сердца людей. И хотя это довольно избитая и пафосная цитата, но все-таки упоминание диспозиции как сердца человека хоть в какой-то степени пытается исправить неисправимое. Самая жестокая война всегда пропорция оттенков, а выяснение этой пропорции и есть дело наблюдателя. И среди той стороны, которая по преимуществу агрессор – люди, и с той стороны, которая жертва – тоже люди. С достоинствами, недостатками, преступлениями, ошибками, ложью и жестокостью неразличения. А теология это как бы выпускает из поля зрения, обобщая. И, конечно, можно твердить о битве добра со злом, но ни выиграть или понять, что, собственно происходит, когда началось, что послужило поводом или причиной, где был выбран неправильный поворот и даже как победить, от этого легче это понять не будет.

Те правила профессиональной беспристрастности, о которой я сказал выше, не означают уравнивание жертвы и агрессора, но это все можно формулировать без оценочных эпитетов, которые всего лишь сигналы беспомощности, не более того. Я не сомневаюсь, что многим будет вообще непонятно, о чем я веду речь, ведь так хочется побыстрее наказать наглого агрессора и поддержать жертву, и если это невозможно сделать материально, то хотя бы на словах.

Но это ошибочная стратегия, загоняющая то, что требует препарирования и анализа, в фарш, пропущенный через мясорубку несдерживаемых эмоций и неумения формулировать самые простые вещи. Те самые простые вещи, которые формулировать на самом деле труднее всего. И которые будут превращаться в переваренные уши пельменей, если от усердия прибавлять и прибавлять огня возвышенных или оскорблённых чувств, боясь, что другие не поймут, на какой вы стороне.

Стоит попробовать говорить без эпитетов, если в мозгу нет  санитарного кордона, отделяющего журналистику и аналитику от пропаганды и публицистики. Глаголы и существительные сами порой выводят на чистую воду. Без кромешного ада и воскресного рая в анамнезе, а всего лишь в объятиях грязи во всем спектре серого.