Выбрать страницу

Лыжная прогулка

Они вышли в Тарховке. Прошли по платформе, спустились вниз и, свернув налево, пересекли железнодорожную ветку, не глядя на уходящую с перестуком колес электричку. Их было пятеро, — лыжи давили на плечо, — и они зашагали по мягко утоптанной в снегу тропинке, поднимающейся к дому на холме.
Было начало января, с утра похолодало, и снег, выпавший только после нового года, скрипел прижимаемый кожаными подошвами лыжных ботинок. Ветра не было, снег — сухой и плотный, а скрип шагов было слушать приятно.
— Наверное, можно надевать, — сказал Андрей, когда они, пройдя мимо дома, потом через открытую калитку, вышли, к дороге; вдоль обочины блестела на солнце накатанная с закругленными краями лыжня.
— Давай помогу, — предложил он своей девушке Наташе, которая никак не могла справиться с узлом, крепившим палки к лыжам. Та передала ему лыжи, узел был завязан один на один — без бантика, от мороза веревку прихватило, и он не поддавался.
Андрей подтянул лыжи поближе к себе и попытался развязать узел зубами, одновременно разогревая веревку дыханием и поглядывая на Наташу. На ней была вязанная мохеровая шапочка, натянутая на уши и от этого лицо казалось еще более круглым. Она не нравилась ему в лыжном костюме. «Не могла приличней одеться»,— подумал он.
— Смотри, он уже целует ее завязки, — сказала вторая девушка, — у нее были распущенные черные волосы, красиво лежащие на плечах и толстый свитер с мягкими холмами груди.— Вот это будет муж, не то, что ты!
— Когда станет мужем — целовать перестанет, — улыбаясь, успокоил ее Игорь, это была молодая пара. — Сейчас ему предложи — так он и тебя поцелует, пока ему все равно. А потом и тем более.
Андрей справился с узлом.
— Как лыжи идут? — спросил он у Славы, своего давнишнего приятеля, который раскатывал лыжи на месте, упираясь подмышками на воткнутые в снег палки и наклоняясь немного вперед; он был высокий, и обычные палки оказались ему чуть коротковаты.
Он махнул рукой, мол, все в порядке, и они, проверив крепления, двинулись вперед.
Лыжня вела вверх, правее дороги со снежной рифленой колеей, а еще правее, на чуть выступающие под снегом невысокие бугорки натягивалась целина с поблескивающими на солнце мерзлыми гранулами, и смотреть долго в эту сторону было трудно: сразу слезились глаза. По обеим сторонам дороги стояли остекляненные холодом деревья, а дальше — поселковые дома. Потом лыжня переломилась и медленно пошла вниз. Они шли гуськом, один за другим, морозный воздух сушил и стягивал кожу на лице и немного обжигал рот при вдохе, поэтому по сторонам они особо не смотрели… Дорога перешла в аллею санаторного парка. Они проехали мимо залепленных снегом щитов с невидимыми теперь лозунгами, — впереди уже маячило озеро, — потом через сугроб, нависающий по краю аллеи, здесь лыжи сразу проваливались, — и по ее другой стороне, мимо скрючившегося от холода гипсового дискобола с запорошенными слепыми глазами.
Когда лыжня вышла к озеру — сразу почувствовался мороз. Лыжня уводила вглубь озера, огибая остроносый мыс с чернеющими на нем соснами. Где-то на середине пути они остановились из-за того, что у жены Игоря замерзли пальцы на ногах, и она потребовала, чтобы ей хоть кто-нибудь растер их, «хоть кто-нибудь!», но долго стоять на ветру на открытом пространстве было нельзя, и Игорь упросил ее потерпеть еще немного, «а там он ее согреет». Они опять двинулись.
Горы тянулись вдоль самого берега. Они были невысокие, даже не горы, а холмы, и летом на них проглядывали желтые песчаные залысины, но сейчас их сплошь покрывал снег; на ближайшем к ним склоне виднелись сосны с опущенными ветвями, и ближе к гребню холма сосен становилось больше. Снежная поверхность была хорошо укатана и матово блестела на солнце. Оттолкнувшись от вершины палками, можно было заскользить, слыша как хрустит разрезаемый лыжами смерзшийся наст и, огибая стоящие на пути сосны, заскользить вниз, постепенно набирая скорость, а потом, уже не сворачивая, все быстрее и быстрее, здесь внутри появилась приятно давящая пустота и пропадали все мысли, а вместо них одно радостное ощущение скорости, и только ветер свистел в ушах. Лыжня, напряженно выгибаясь, мчалась назад, вдоль мелькающих по бокам невысоких кустов и вела прямо на озеро, но здесь снег, рыхлый и глубокий, скоро тормозил, и лыжи останавливались. Тут опять появлялись мысли, и пустота постепенно исчезала.
— Э-ге-ге-гей, — кричал Слава, несясь вниз и выбрасывая при этом руку с зажатой в ней палкой вверх; он знал, что все смотрят на него.
Самая пологая горка была первой, а потом спуски становились все длиннее и круче, а на одном был устроен трамплин. Слава все время съезжал первым. Он не пропускал никого вперед, потому что считалось, что на лыжах «он — самый лучший». За ним спускался Андрей. Прежде чем съехать, он обычно осматривал лыжню. Падал он реже. Игорь стоял, прислонившись спиной к раздваивающейся сосне, и растирал протянутую ему ногу в шерстяном носке. Его жена со страдающим выражением лица наблюдала за катающимися. Слава второй раз поехал с трамплина. Трамплин был совсем невысокий — меньше полуметра в высоту, — но в том месте, где надо было оттолкнувшись прыгнуть, стараясь, чтобы лыжи расходились как можно меньше, был замерзший ледяной выступ, и его лыжа соскользнула, сзади хлопнуло, как будто кто-то ударил в ладоши: это у его лыжи отломился задник, и, приземлившись, он не удержался на ногах и упал. Со стороны это выглядело очень смешно, особенно, когда при падении он хватал руками воздух, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться, поэтому все долго смеялись. Кроме жены Игоря: она в их компании появилась сравнительно недавно, все остальные были знакомы давно и поэтому общались друг с другом достаточно свободно — в шутках и выражениях себя никто не ограничивал.
— Очень смешно, — недовольно проговорил Слава, стряхивая с себя снег. — Ха-ха-ха.
Ближе всех к нему стояла жена Игоря, она громко смеялась, манерно поставив руки бедра.
— Нет, я сейчас умру, — давясь смехом, произнесла она.
Слава собрал свои палки и, повернувшись, стал опять подниматься в гору; проходя мимо нее, он наклонился и что-то зло с сказал ей на ухо. Та удивленно взглянула на него.
Они еще немного покатались. Спускаться на одной лыже Славе нравилось даже больше, так отчетливей проступало его мастерство и превосходство над другими. Трудно, оказалось, только делать повороты, для равновесия он подставлял ребро сломанной лыжи, но она царапала наст и мешала. Мороз скоро дал о себе знать. Девушки замерзли и заторопились в тепло. Андрей почувствовал, как от холода натянулась кожа на лице, и щеки на ощупь стали шершавыми, как будто он не брился дня три.
Они повернули обратно и опять пошли вдоль берега.
Солнце светило прямо в лицо и на крупчатой снежной поверхности появились розовые блики. Они ехали мимо кустов вербы. На концах ветки были красноватые, а тени от кустов — грязно-голубые и казались глубокими.
— Этот снег похож на пенопласт, — сказал Слава, он остановился и показал рукой. — Тебе не кажется?
— Немного есть, — согласился Андрей. Он думал совсем о другом.
— Хорошее сравнение, надо запомнить.
Они обогнули мыс, и дальше лыжня шла между санаторными деревьями, потом свернули около засыпанного снегом дискобола, — лыжня пересекала аллею, — и через парк к виднеющейся в подъеме дороге.
У края аллеи со скребком в руках стоял мужчина в ватнике, с опущенными клапанами ушанки и смотрел на них. Слава решил срезать немного и, сойдя с лыжни, съехал с сугроба, и, подволакивая лыжи, зазвенел ими по гладко вычищенной поверхности аллеи.
— Все прется без дороги, — сказал мужчина в ватнике ему в спину. — Как люди ходят — ему не надо!
Слава обернулся. Андрей пересекал аллею по лыжне. Остальные, перегнав их, были впереди.
— Вымахал паразит, — как будто только для себя и, отвернувшись вбок, произнес мужчина, — а ума-то нет.
— В чем дело? — спросил Слава. Андрей смотрел на них сбоку. Лица мужчины он не видел. Видел только небритые щеки. По голосу — немолодой.
— В чем дело? — повторил Слава.
— Ладно, иди, ума-то не набрался, теперь оно вам, конечно, не нужно.
— Помолчите лучше, — сказал Слава. У него были хорошие манеры. Он умел сдерживаться, когда в этом была необходимость. Девочки виднелись впереди. Вместе с Игорем они поднимались по дороге.
— Смотреть надо куда ходишь. Люди убирают не для тебя, чтобы ты портил.
— Послушайте, я сказал, помолчите.
— Иди, долбак, иди.
— Слушай, мужик, заткнись по-хорошему, — Слава по-настоящему разозлился, а заводился он, несмотря на хорошие матеры, с пол-оборота. — Сейчас получишь..
— Ладно, испугал, — мужчина в ватнике снова схватился за лопату и стал срезать видимый только ему бугорок. На его руках были огромные брезентовые рукавицы. — Ходить по-людски не умеют.
— Я тебе сказал — заткнись!
— Сказал, сказал, — скрипучим голосом ворчал мужик. Он зло работал своей лопатой. — Развелись знатоки!
— Брось ты с ним связываться, — вставил Андрей. — Незачем это.
— Ты слышишь, как он разговаривает?
— Пошли — они ждут. Он же — гегемон. Ему можно. Подумаешь, ванька безмозглый в рукавицах.
Слава обернулся. Он еще немного постоял. Нельзя было уходить сразу, как будто он испугался. Он ждал, когда его будут еще уговаривать.
— Пошли, — повторил Андрей.
— Ладно, вперед, — согласился Слава. Теперь можно было и поворачивать. Так было даже и лучше. Они быстро догнали девушек и Игоря на подъеме. Девушки устали и шли с трудом.
Почти сразу подошла электричка. Они не стали проходить в вагон и остались в тамбуре.
— Как, — спросил Игорь, — лыжи будем собирать?
— Я думаю, не стоит, через три остановки выходить, — ответил Андрей. Он стряхивал с себя снег. На брюках снег подмерз и отходил плохо, но если его не отряхнуть сейчас, но в тепле он растает, и брюки промокнут. — Отряхни меня сзади, — попросил он Наташу.
— Вряд ли ваша знакомая обрадуется, когда увидит такую компанию, — сказала жена Игоря.
— Она приглашала и ждет.
— Она ждет нас и ждет ребенка, — жена Игоря засмеялась и взглянула на Славу. — Только неизвестно: кого больше. А от кого ребенок — это хоть известно?
— Точно никто не знает, тайна покрытая мраком,— Игорь улыбаясь смотрел на жену. Она казалась симпатичной в спортивном наряде, и румянец на ее щеках очень шел ей. Игорь с трудом скрывал свою радость: на него тоже было смешно смотреть.
— Тебя не спрашивают, — отрезала его жена. — Точно известно, что не от тебя. — Но Игорь все равно улыбался.
— Для согрева будем что-нибудь покупать? — спросил Андрей.
— Можно, — сказал Игорь.
— Что за вопрос, — сказала его жена.
— Я думаю, по два?
— Мало, — Слава курил, прислонившись спиной к двери.
— Смотри, не выпади.
— Надо хорошенько согреться.
— Давайте только не очень, в ней уже шестой месяц отстукивает.
Они проехали три остановки и вышли.
Дорога от станции шла прямо — чуть правее магазин; все ждали, пока вернется Слава, посланный за покупками; у пивного ларька на привокзальной площади два парня пили подогретое пиво и морщились так, что тоже очень хотелось этого горького разбавленного пива, а рядом в киоске торговали вещами на талоны от вторсырья.
— У тебя нет талонов вторсырья? — спросил Игорь, наклоняясь к своей жене. Она подняла руку и зачем-то провела ею по волосам. Андрей тоже смотрел на нее. Игорь поймал ее руку, чувствовалась, что ему приятно до нее дотрагиваться. Он постоянно ласково подшучивал над ней.
— Есть, но я забыла их дома, — сострила она. Она смотрела на Андрея, тому стало неудобно, и он отвел глаза. «Черт, — подумал он, — что она на всех так смотрит. Двоих ей что ли мало?»
— Жаль, они бы мне сейчас очень пригодились, — Игорь не отпускал ее руку.
— А больше тебе ничего не надо? Ладно, пусти, — она вырвала руку и опять провела ею по волосам.
— Все остальное у меня есть. А так — отличные польские лезвия.
— Тебе и брить нечего!
— Нашел бы!
Вернулся Слава со свертками в руках, и они опять, гремя лыжами по обочине, двинулись вперед; вся дорога была усыпана желтым песком, и лыжи царапали, попадая на него. От второй развилки они свернули налево, было еще светло, но солнце как-то незаметно растаяло. Все устали, по сторонам никто не глядел. Около поворота жена Игоря немного замешкалась, и когда Слава — он шел последним — обгонял ее, она ему тихо и зло шепнула: «Завтра можешь не звонить!»
— Чего? — не понял он.
— Ничего, — так же громко, как он, ответила она и быстро пошла вперед.
Во дворе того дома, куда они шли, стояла машина. Собственно, домов было два. Один — старый, двухэтажный, так называемый финский домик: здесь хозяева не жили, а летом сдавали внаем, — сейчас стоял заколоченный. Второй — совсем новый, небольшой, уютный, одноэтажный, выстроенный в виде индейского вигвама, только с неравномерными скатами пологой крыши, был обшит новенькой и блестящей, как янтарь, вагонкой.
— Ну, как? — спросил Андрей, когда они вошли во двор. — Внутри еще лучше будет.
Когда они подошли к дверям, из дома визгливо залаяла собака.
— Э, да тут и зверье есть, — протянул Слава. — Ужасно люблю всякое зверье.
Они оставили лыжи у входа и поднялись по ступенькам.
— Здравствуйте, к вам можно? — Андрей вошел первым.
— У-у-у, гости! Рады гостям, — хозяин поднялся с тахты, покрытой ковром, и отложил газету. — Какие сегодня у нас хорошие гости! Алла, иди сюда.
Все поздоровались, под столом лаяла собака.
— Сейчас, — раздался голос из соседней комнаты, — одну минуту. Папа, развлеки ребят!
— Конечно, такие замечательные молодые гости. Джексон, сейчас же перестань лаять, — хозяин дома подтянул молнию на своих плохо застегивающихся техасах. — Андрей, ты вроде бы еще подрос, а вот у нас есть Джексон! Джексон, покажись!
Собака, не переставая, лаяла, подрагивая на своих коротких, как у таксы лапах, а когда хозяин, чтобы ее успокоить, опустил руку вниз, намериваясь ее погладить, она злобно щелкнула белыми крысиными зубками и попыталась укусить за палец.
— Энергичный товарищ, — кивнул Андрей на собаку. — Как вы ее называете?
— Замечательное имя! Джексон!
— Сенатор?
— Пока нет — просто Джексон, — он оглянулся, — Наташенька, прости, я тебя не сразу заметил. Девочка, Боже мой, как ты выросла. Ого-го, да тут целая большая взрослая девушка! Да, Андрей, тебе теперь нужен глаз, да глаз.
Из соседней комнаты вышла Алла — она гордо подпирала платье округлившимся животом, спина у нее при этом оставалась прямой.
— Я слышу, ты тут совсем заболтался,— одернула его она.
— Молчу, молчу.
Они еще немного поболтали, Аллин папа выразил желание угостить их каким-то особым коньяком, жаль только, что ему самому нельзя, надо будет ехать на банкет, но их, он поднял палец вверх, их он угостит, и пошел за бутылкой. Девушки отправились на кухню готовить на стол. Андрей стал спиной к печке, чтобы подсушить все-таки промокшие сзади штаны. На стенах были развешаны фарфоровые тарелки с фиолетовой росписью и небольшая коллекция дорогих охотничьих ружей. На ружьях была серебряная насечка, однако серебро не блестело — на металлических пластинах и выгибе тарелок виднелся мягкий слой пыли. В этом доме коллекционировали почти все, но порядка особого не было нигде, ни здесь, ни в городской квартире, — там была основная коллекция, коллекция картин. Спине стало горячо, и Андрей отошел от печки.
— Ну?— спросил он, — как вам здесь? Со вкусом люди?
— С капустой люди, — усмехнулся Игорь.
— Одно другому не мешает.
— Даже помогает.
— Джексон, иди сюда. — Андрей нагнулся и стал подзывать собаку.
Вернулся хозяин. Налил им по маленькой рюмочке коньяка из большой плетеной бутыли, похожей на ту, в которых обычно держат подсолнечное масло. Коньяк был хороший.
— Да, с вами хорошо, но мне уже пора, собираться. Джексон, развлеки гостей!
Немного погодя он уехал. Им было слышно, как он завел свою машину, а потом через окно, выходящее во двор, увидели, как машина проехала по улице.
Потом девушки накрыли на стол и все сели. Андрей сидел на тахте, и ворс ковра мокро колол его сквозь еще сырые брюки. Рюмки были худые и длинные, как пробирки — светлое прозрачное стекло, и пить из них водку было приятно. Рядом с ним, положив крысиную морду на свои вытянутые лапы, лежал Джексон.
После еды все немного размякли.
— Здесь курить можно? — спросил Игорь.
— Можно, — ответила Алла, — только лучше открыть дверь, чтобы проветривалось.
— Ты сама не куришь? — спросила ее Наташа.
— Теперь нет.
— Тогда нехорошо, что они здесь курят?
— Да нет, пока ничего.
— Ты как — хорошо носишь?
— Пока да, мужа бы увидеть, вот что мне хотелось бы, — Алла засмеялась.
— Увидишь.
Все курили и потихоньку потягивали из своих рюмок. Никто ничего не говорил. После лыж немного устали, а после еды — разморило. Андрей посмотрел на Наташу. Без шапочки ей было намного лучше. Волосы собраны сзади, и было видно, какая тонкая и красивой формы у нее шея.
— Ну, — спросил Андрей, — что все замолчали?
— Устали, — сказала жена Игоря.
— Как вспомню, что завтра на работу, — сказала Наташа и покачала головой, — так тошно становится.
— Как вы покатались? — спросила Алла. Она ничего не пила и только ела. Живот у нее казался большим, но было видно, что это не только от беременности, — она никогда не была особенно худенькой, хотя талия у нее была тонкая, как на старинных картинах, — теперь она ела за двоих.
— Хорошо, — ответил Слава, — вот только я лыжу сломал.
Все засмеялись, говорить было не о чем.
— Милиционер родился, — сказал Слава, дожевывая кусок бутерброда.
— Что? — Андрей не расслышал.
— Милиционер родился. Когда такая тишина, только милиционерам и рождаться, — пояснил Слава.
Все засмеялись, потом опять замолчали, Андрей закурил сигарету.
— И еще один родился, — сказал Слава.
Все опять добросовестно смеялись. Андрей взял лежащую рядом с ним семиструнную гитару и начал перестраивать ее под шестиструнную.
— Совсем разучился играть, — сказал немного погодя. Он проигрывал аккорд перебором. — По-моему она все-таки немного расстроена, — он опять стал подтягивать колки, осторожно позванивая струнами. — Ты бы почитал нам чего-нибудь? — обратился он к Славе.
— Да сейчас не время.
— Давай, — сказал Игорь, — а то все заскучали.
— А ты всегда скучаешь, — уколола его жена.
— Что-то мы совсем разучились веселиться!
— Лучше бы ты сыграл, — предложил Слава.
— Я гитару знаешь, сколько в руках не играл? Почти год, да что там год, — он стал вспоминать, когда он последний раз играл на гитаре.
— Что-то мы совсем не пьем, — сказал Слава. Он взял бутылку. — Кому налить? — он налил себе и выпил. Потом взял со стола нож и зачем-то вытер его о хлеб.
— Ну, давай, — сказал Андрей. — Все во внимании.
— Ладно, — согласился Слава. Он откинулся на спинку стула, не выпуская из рук ножа. В этой позе он и стал читать. Читал он так, как будто ему было все равно: понравятся стихи или нет, и как будто это вовсе не его стихи. Андрей смотрел на нож, который был у Славы в руках. Он уже слышал эти стихи. Потом он стал смотреть, как слушают все остальные. Все сидели и смотрели перед собой. Андрей решил налить себе еще и потянулся к бутылке. Бутылкой он зацепил стакан с пивом и тот, зазвенев, упал, и пиво разлилось по скатерки.
— Вот, черт, — выругался Андрей. Ему было неудобно. Все смотрели на него и улыбались, все были рады немного передохнуть после слушания стихов.
— Ты как всегда, — сказала Наташа и улыбнулась, потом сделала серьезное лицо. — Тише!
Слава опять стал читать. Андрей выпил рюмку и, закурив, откинулся на тахту. Так слушать было удобнее. Он посмотрел на Наташу. Она сняла свитер и осталась в тонкой трикотажной косточке с голыми руками и большим вырезом. Теперь она ему опять нравилась. Штаны сзади были все еще сырыми. Он повернулся на бок и случайно задел Джексона. Джексон залаял.
— Ладно, — сказал Слава, — на сегодня хватит.
Он вертел в руках нож, ожидая — будут ли его еще уговаривать или нет. Но уговаривать больше никто не стал.
— Может, музыку послушаем? — предложил Игорь.
— У меня только приемник, — сказала Алла.
— Отлично, сейчас я чего-нибудь поймаю.
Андрей встал из-за стола и подошел к Наташе. По телу у него переливалась дремотная теплота, но он все равно чувствовал легкое возбуждение.
— Ты не видела, как у них сделана спальня?
— Нет.
— Пошли, покажу.
Маленькая комната была отделана красными ковровыми обоями, от зашторенных окон — приятный полумрак. Около стены стояла низкая тахта, напротив — зеркало в дорогой резной раме, чуть выше зеркала — огромное бронзовое распятие. Больше в комнате ничего не было. Наташа подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Андрей прикрыл дверь ногой.
— Ну, как тебе здесь? — спросил он.
— Ничего.
Он повернул ее к себе, прижал к стенке и поцеловал в губы, рукой ища грудь. Он крепко прижал ее и теперь чувствовал всю, а щекой — холод бронзового распятия. Потом заскользил рукой ей вниз.
Сзади скрипнула дверь.
— Закрой дверь, идиот, — сказал Андрей, отставляя ногу так, чтобы дверь не могла открыться. — Не мешай проводить экскурсию.
Дверь закрылась.
— Не надо, — сказала она, — сейчас опять кто-нибудь войдет.
— Перестань, кому какое дело.
— Не нужно, так нехорошо.
— Зачем мы тогда сюда ехали? Стихи слушать?
— Давай тогда быстро.
— Ты — хорошая девочка.
Когда они вышли, все опять уже сидели за столом. Андрей вернулся на свое место.
— Ну, как экскурсия? — спросил Слава.
— Отлично, выпить что-нибудь осталось?
— На.
— Нет, я бы такую собаку держать не стал, — Слава отвернулся от него. — Или уж тогда воспитал бы немного. А то противно смотреть.
— У нас и так слишком много воспитателей, — возразила ему Алла.
— Посмотри, что делает, — Андрей поглядел туда, куда указывал Слава. Джексон пытался сделать с подушкой то, что для его возраста было рановато.
— Маленькое, излишне сексуальное животное! Не люблю маленьких животных и заодно маленьких людишек.
— Чего тебе не нравится, — улыбнулся Андрей, — энергичный парень. Малыш, здесь этому не место. Это должно быть более интимно.
— Маленькая дрянь, — произнес Слава и рукой пихнул Джексона в морду. Он уже успел слегка надраться, и от его хороших манер не осталось и следа. Джексон щелкнул зубами. Звук был, как у плохо заточенных ножниц. — Ах ты, дрянь! — Он схватил собаку за шкирку и приподнял. У собаки сразу сделался скучающий вид. Джексон легонько заскулил. — Сейчас ты у меня быстро остынешь!
— Ему же больно, — морщась, сказала жена Игоря.
— Ничего ему не больно, сейчас с него быстро его сексуальность соскочит. Маленькая половая тварь!
— Это потому что у тебя у самого слабо!
— Что?
— Ничего, от зависти!
— Сейчас я его отучу. Ну, — Слава повернул Джексона так, чтобы все его видели. У Аллы сделалось такое лицо, что на нее стало неприятно смотреть. — Как, остыл? Все теперь он у меня ученый. Ладно, пошел вон, — он отпустил руку, и Джексон мягко шлепнулся на пол. — Ничего, такое ему только на пользу.
Собака полезла под стол. Все молчали.
— Как вы на счет того, чтобы пройтись в одно заведение? — предложил Игорь.
— Можно, — согласился Андрей. — Немного прогуляться полезно.
— Я не хочу, — сказал Слава. Он курил, положив локти на стол, выглядел он неважно. — Там холодно и одеваться не охота. А потом после этого, как будто и не пили.
— Мальчики хотят пи-пи, — сказала жена Игоря. — Может вас проводить?
— Славик, пойдем, — Андрей встал и хлопнул того по плечу. — Нам всем будет полезно прогуляться.
На дворе уже стемнело. Когда они спускались с крыльца, Слава оступился и чуть не упал. Он схватился рукой за перила и громко выругался.
— Тише, — сказал Андрей. Он посмотрел на освещенное окно. — Все слышно.
— А я плевать хотел.
— На всех плевать не надо.
— На них я плевал.
— Тебе самому надо чуть-чуть поостыть. Да, прохладно, однако! Игорь, давай ты первый, мы тебя подождем.
— Вы служите — мы вас подождем, — тоскливо пропел Слава.
Воздух был морозный, но уже не колющий, как днем, а жесткий, и сразу после комнаты дышалось трудно. Стало совсем темно, только фонарь почти у самой калитки освещал желтый снег внизу, и когда задувал ветер, по ограде перескакивала плоская тень. От ветра на фонаре позванивал металлический колпак.
— Ты что разошелся? — сказал Андрей. Было холодно, и он подумал, как бы согреться. Потом засунул руки под мышки.
— Так, надоело все. Зря мы сюда приехали.
— А что ты хотел?
— Не люблю, когда кого-то нужно развлекать.
— Ты и так особо никого не развлекал. Обиделся, что стихи плохо слушали?
— Причем здесь это, у тебя закурить нет?
— На столе остались, у Игоря, кажется, есть.
— Этот тоже, вместе со своей женой, которая самая настоящая шкура.
— По-моему, это твой приятель и она в некотором плане тоже.
— А-а, — Слава махнул рукой.
Вернулся Игорь.
— Ну как, не замерзли, о чем болтаете?
— О твоей жене, дай-ка закурить. Игорь полез в карман за пачкой.
— Ну и что моя жена?
— Так, вроде ей очень хочется быть шмаровой, я бы тебе сказал, кто она.
— Ну-ну.
— Как у вас пока ничего?
— Есть немного.
— Чего немного?
— Всего понемногу. Ладно, вы курите, а я что-то замерз.
— Пойдем-ка тоже на веранду, — предложил Андрей, когда Игорь ушел. — Там хоть ветра нет, а то дуба дадим.
Они поднялись по ступенькам.
— Я все время думаю, может, зря я ломаюсь, — сказал Слава. Он курил, не вынимая сигарету изо рта. Руки — для тепла — под мышками.
— О чем это ты?
— Так, о стихах и вообще. Как ты думаешь? Ты в этом что-нибудь понимаешь?
— Не очень, — честно признался Андрей. — Кое-что нравится.
— Ты мне можешь сказать, но ты понимаешь, для чего мне это надо и как поэтому надо говорить? Тебе нравится, что я пишу?
Андрей помолчал, посмотрел через заиндевевшее мохнатое стекло на черные скаты крыши соседнего дома с одним светящимся окном, чуть правее — крыльцо без перил, и свет от окна косо ломался о ступеньки.
— Не всегда, — сказал он. — Иногда — «да», но не всегда.
— Понятно, — произнес Слава. Он еще чего-то ждал. Андрей не знал, что нужно говорить в таких случаях. Они помолчали.
— Может, пойдем? — Андрей повел плечами. — Я что-то совсем замерз.
— Сейчас докурю.
Сзади у двери что-то заскреблось. Андрей оглянулся. Джексон, встав на задние лапы, царапал дверь.
— Ты куда лезешь… — Слава нагнулся и схватил Джексона за шкварник. Тот попытался укусить его за руку и смешно щелкнул зубами. — Ах, так я тебя еще не научил!
Слава шагнул к двери, держа Джексона на весу, и без размаха кинул того через крыльцо. Там, где он приземлился, была темнота. Джексон тихо взвизгнул.
— Не хватает только этой похотливой твари.
— Тварь — да не твоя.
— Это не важно.
Андрей посмотрел через крыльцо в темноту. Джексон опять карабкался по крыльцу.
— Я тебе сказал — пошел вон!
Слава опять схватил собаку и, размахнувшись, швырнул ее через перила. Теперь он кинул его чуть правее, чем в прошлый раз. Джексон взвыл, а потом издал звук, похожий на звук падающих в воду капель, только намного громче.
— У тебя, по-моему, не все в порядке, — сказал Андрей. Ему не понравился этот звук. Он начал спускаться по ступеням. — Надо посмотреть, что с ним такое.
— Ничего не надо, они живучи, как кошки.
Джексон лежал внизу, под крыльцом соседнего дома. Андрей не сразу его заметил. Он лежал на боку с вытаращенными глазами и через равные промежутки времени издавал свой свистящий звук. Андрей нагнулся. Снег под ним казался черным.
— Вот, черт, — процедил Андрей. Джексон опять засвистел, Андрей протянул руку, чтобы перевернуть собаку и посмотреть, что с ней случилось, но та слабо оскалила зубы и опять свистнула. Вся морда у нее была в крови.
— Что тут такое? — рядом стоял Слава.
— Доигрался? У него, наверное, позвоночник сломан!
— Как это, он вроде бы в снег должен был упасть?
— Должен был в снег, а стукнулся о крыльцо.
Пятно под собакой увеличивалось. Их глаза привыкали к темноте.
— Что же теперь делать? — сказал Славе.
— Девчонка-то — беременная. Как бы выкидыша у нее не было от такой картинки. Хороши гости! Ну, ты даешь.
— Думаешь — подохнет?
— Если позвоночник сломан, то все. А, похоже, что так и есть.
— Что же теперь делать?
— Надо его куда-нибудь убрать. Нельзя, чтобы в таком виде его увидели. Бедная собака.
— Да, дела.
— Вроде у задних ворот помойка?
— Может, он еще выживет?
— Ага, ты хочешь, чтобы я его хозяйку пригласил посмотреть на любимую собаку? Хорошо, поэт! Нет, в помойку его нельзя — там сразу найдут. Может, в туалет? Вонять только не будет?
Джексон тихо захрипел.
— Ладно, потерпи, малыш, — сказал Андрей. — Такая уж у тебя, видно, судьба. Ну, ты, давай думай!
— Я не знаю, может доктора поискать?
— Обалдел?! Чтобы все увидели? Все, придумал — в туалет, но только не в их, а в соседский. Так не разберутся. Только надо его того, поторопить. А то жалко живого бросать. И не запачкаться надо.
— Я не знаю. Что-то совсем не соображаю. Нехорошо получилось.
— Подожди меня минутку, я сейчас вернусь, — оказал Андрей и направился к задней части ограды.
Когда он вернулся, в руках у него был лист фанеры с неровными краями и еще что-то.
— Что это у тебя?
— Ну как, возьмешься сам?
— Что?
— Что-что. Сколько животному еще мучиться? Ну?
— Ты что? Нет, я не могу!
— Отойди, — сказал Андрей и нагнулся над скулящей собакой. В руке у него был обломок кирпича. — Ну что, малыш, ничего уж тут не поделаешь. — Он размахнулся и ударил собаку по голове кирпичом. Та захрипела, и тогда Андрей ударил еще. Он бил до тех пор, пока ему перестало казаться, что та еще шевелится…
— Что вы так долго? — спросил Игорь, когда они вернулись в комнату. Здесь было еще более накурено.
— Так. За девочками бегали, ты же знаешь, как он любит бегать за девочками.
Андрей сел за стол и сразу же потянулся к сигарете. Он курил, осторожно оглядывая и себя и Славу: ничего заметно не было.
Немного погодя они стали собираться. Алла, накинув на плечи шубу, пошла их провожать до крыльца.
Они надевали внизу лыжи.

— Что-то Джексон пропал, — сказала Алла и позвала: — Джексон! Джексон!
— Ничего, придет, — сказал Андрей, всовывая руки в петли на палках. Он проверил, как скользят лыжи.
— Холодно как, он никогда так далеко не убегал.
— Где-нибудь за кошками бегает, — сказал Андрей и тоже крикнул: — Джексон! Где ты там? Ничего найдется. Спасибо тебе за все. Извини за беспокойство. Не забудь на крестины пригласить!
— Мужу привет, когда вернется, — сказала Наташа.
— Спасибо, приезжайте еще.
Они вышли за калитку и пошли по улице. Мороз почти не ощущался. Фонари горели через один. Почти все дома стояли темные. Одно окно светилось впереди.
— Черт, однако, какой сегодня неудачный день, — произнес Слава и посмотрел на Андрея. — Что-то я давно такого не помню. Тот ничего не ответил и пошел вперед.
1975 г.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024