Требуйте долива пива
Нарастающий градус полемики в оппозиционной среде явно свидетельствует о желании уточнить границы. Кто, собственно говоря, человек, противостоящий путинскому режиму? И каковы его мотивы (то есть, зачем он хочется сокрушить этот режим)?
И первое, и второе принципиально. Ведь и Кашин, и его критики недовольны построенной политической системой, но отличаются они не столько приемами противостояния режиму, но и, так сказать, перспективами на будущее. А в этом, так или иначе, заинтересованы все мы. Какие именно черты будущего отстаивают критики Путина, кто, прежде всего, выиграет от того, что этот режим рухнет?
Не секрет, что современные российские оппозиционеры не очень любят конкретизировать свою программу. И не случайно. Они резонно предполагают, что, как только они начнут уточнять свои ожидания, многие из тех, кто их страстно поддерживает, пока они Путина критикуют и приближают его конец, отвернутся, так как их ожидания могут оказаться другими.
Но есть те или иные способы экстраполировать за критиков Путина (если не их политическую программу, она не столь существенна, то) контуры ожидаемого и приближаемого горизонта. Как и главных бенефициаров возможных перемен.
Западники и славянофилы
Есть совсем неинтересные детали. Скажем, кому-то может показаться, что Кашин и его критики, как и интеллигенция в позапрошлом веке, хотят крушения архаичного самодержавного режима, но разделяются примерно так, как разделялись славянофилы и западники. Мол, Кашин с его русопятством хочет цивилизованного русского национализма (а возможно, и империализма), а вот его критики хотят как бы либеральной России на европейских основаниях. Но это — тупиковый путь, попытка продолжить это деление приведёт к ещё одной баррикаде абстракций, в то время как нас интересуют куда более конкретные вещи.
Скажем, не то, что Кашина и его критиков разделяет, о, напротив, что объединяет. В чем смысл стратегий тех или иных публичных критиков построенного Путиным режима, которые как бы критикуют его, но при этом хотят это делать исключительно в рамках путинского же общественного пространства? И здесь Кашин от его критиков практически не отличается, они публикуются в одних и тех изданиях, подчас располагаясь рядом на страницах сайтов оппозиционных СМИ.
Это важная и принципиальная деталь: большинство оппозиционных путинскому режиму либералов (как и критиков его с патриотических позиций) до последнего держатся за возможность критиковать его, оставаясь в общественном поле этого же режима. То есть, не выходя за порог, исключительно внутри.
Внутренняя критика
Пару недель назад Альбац собирала деньги на штраф для своего журнала, чтобы остаться в колее, то есть в рамках официального разрешённого издания, очевидно, оценивая перспективы сойти с нее — как поражение в правах. То же самое касается и самых что ни есть отъявленных оппозиционеров, как Кашин, так и Пархоменко, они существуют, потому что появляются на «Эхе Москвы» или на «Дожде».
Хотя и эти самые оппозиционные СМИ, которые являют собой механизм легитимации оппозиционности, сами изо всех сил держатся за возможность быть разрешённой фрондой, критиковать с разной степенью жесткости и отчетливости, но при этом оставаться в официальном поле.
А для этого необходимо делать определенные куртуазные пассы, церемониальные поклоны, которые как критикуемому им режиму, так и своей аудитории сообщают, мы критикуем, но остаёмся вполне легальными, что и подтверждаем. Скажем, кремлевский корреспондент «Дождя» ездит за Путиным как нитка за иголкой, и берет интервью у Путина и его присных по принципу, главное не победа, а участие.
Казалось бы, зачем это каналу, старательно демонстрирующему критическое отношение к режиму? Объяснение, что это делается для того, чтобы задавать резкие вопросы Путину и его окружению, вряд ли может быть признано единственным, вопросы, в основном, далеки от тех, которые читатели этого и другого СМИ хотели бы задать полу-манипулятору, полу-диктатору, но есть надежда. Скорее, можно предположить, что сам статус кремлёвского корреспондента как бы легитимируют критику режима каналом. Мы, мол, критикуем стиль правления, высмеиваем и порицаем способы конституирования режима, но не ставим под сомнение его легитимность, более того — постоянно подтверждаем его легитимность. В том числе, самим статусом кремлёвского корреспондента. Понятный способ выразить уважение в иерархическом пространстве.
Разбирать стратегию «Эха Москвы », кажется, ещё менее продуктивно, но приёмы сочетания критики и выражения верноподданичества (на либеральный, конечно, лад) придают информационному продукту отчетливый статус. Так или иначе, все это укладывается в канон политически допустимого, границы которого задаются самой властью, а нащупываются уже самим либеральным СМИ.
Кто хозяин
Можно даже не задаваться провокативным вопросом: а в какой степени вся эта оппозиционная деятельность является самостоятельной (этот же вопрос задавался Навальному во время его мэрской эпопеи), а не инициированной самой властью? Ведь понятно, что власть, в том числе авторитарная, но вынужденная по разным причинам мимикрировать под якобы демократическую, заинтересована для подтверждения своего имиджа в наличии не только хора льстецов в виде цепных псов с федеральных каналов, но и вполне понятной для западного наблюдателя критики с позиций либерализма. А эту критику непрерывно продуцируют разные авторы, разной известности и интеллектуальных ресурсов. Они критикуют, вроде оставаясь подчас на краю, но держатся за возможность остаться на берегу изо всех своих оппозиционных сил.
Я полагаю, что этот вопрос не представляется существенным, потому что даже если оппозиционная деятельность медийных либералов (как и их оппонентов, вроде Кашина) является совершенно независимой от Кремля, бОльшей степени свободы действий от этого не прибавляется.
Почему об этом стоит размышлять? Совсем не из-за моральной оценки и упрёка в неотчётливости позиции и непоследовательности. О морали пусть судит о. Чаплин или бесогон Михалков. Нас интересует совсем другое. А именно: что можно сказать о том феерическом времени «после Путина», которое настанет неизвестно когда, но каким оно будет (в общих, конечно, чертах) мы можем представить уже сегодня, для чего и пытаемся выявить основу оппозиционной деятельности: критиковать, но с высоты легальной и разрешённой трибуны.
Ведь и при Путине есть жизнь и после Путина (если он не отправит всех в рай) жизнь тоже будет. Чего же, повторим этот риторический вопрос, мы ждём? Говорить об институтах типа суда, выборов, парламента и так далее, думаю, не стоит. Мы уже поняли, что в смысле создания симулякров русский ум не знает границ. Как не назови, главное, в печь не ставь. Что на нашем языке означает: дабы институты появились и не превратились в ширму, как всегда случается с реформами на Руси, должен произойти, скажем художественно, парад планет. Иначе говоря, в том, чтобы эти институты работали, как положено, должны быть заинтересованы те, кто колеса и шестерёнки этих институтов смазывают и пускают в ход.
Суд будущего
То есть суд должен иметь возможность судить непредвзято и без срока давности, как бы вычищая общественный организм от накопленных шлаков. А это значит, что сферой влияния должны обладать люди, не заинтересованные в том, чтобы кто-то или что-то было выведено за пределы права.
Упрощая донельзя, можно сказать, институт суда вернётся из отпуска по ранению, если он сможет судить за преступления, ставшие, например, основой современных состояний. Нет преступления — гуляй, Вася, есть — присядь и верни. С этим вопросом рифмуются и другие, с не менее точной рифмой: а был ли владелец того или иного состояния опорой режима, который на момент вопрошания счастливо закончится и будет так или иначе заклеймен. Но само по себе клеймо любой пробы немного стоит, а точнее: ровно столько, насколько суд будет волен задать все эти вопросы о соучастии и предшествующих преступлениях.
А на этот вопрос ответ уже известен. Какими бы эпитетами не наградила послепутинская эпоха эпоху Путина, вопрос о соучастии будет ограничен коротким списком обречённых и приговорённых к закланию, а вот все остальные будут выведены за пределы вопрошания и правосудия. И именно об этом идёт речь сегодня.
Аргументы могут быть такими, каким они были в начале перестройки, когда отдельные граждане с воспалённым воображением призывали осудить коммунизм как идеологию, а всех коммунистов подвергнуть процедуре люстрации. Как мы помним, этого не случилось, и не могло случиться. Доводы звучали разные, но похожие: мы не должны скатиться в Гражданскую войну, мы не может позволить себе ещё одну революцию (лимит на революции исчерпан), не надо устраивать охоту на ведьм, мы не можем оглядываться на нацистскую Германию, прошедшую насильственную денацификацию: у них нацисты появились в одном поколении, у нас одно поколение шло за другим, и невиновных практически не осталось.
Возможно, будут повторены эти доводы, усиленные столь же сильными, типа: при нашем неуважении к частной собственности пересмотр итогов приватизации чреват окончательной потерей этого уважения. И так далее.
Поэтому когда главного оппозиционера спрашивают о жизни после Путина, он, прежде всего, говорит о гарантиях неприкосновенности. Он говорит сегодня о Путине, когда же придет пора менять названия центральных площадей, другие люди вступятся за его (Путина) братьев меньших. Уже вступаются: когда яростный оппозиционер или дотошный аналитик, скажем, клянет на чем свет стоит неразумность поведения российских властей, обращать внимание стоит и на ту присягу правящему слою, которую многие из них дают.
По-разному: скажем, говорят, что в правительстве есть (и их не мало) умные люди, которые прекрасно все понимают. В переводе на русский это означает: эти люди давно хотели бы все делать по уму, да им не дают пока. Они такие же жертвы, как те следователи и палачи, которых Мемориалнеслучайно поставил в одну очередь. Все мы жертвы на этом празднике путинской жизни, а кто больше, кто меньше: не суди, да не судимы.
Чьи деньги, Зин
Но зададимся вопросом: на кого работают авторы наиболее оппозиционных СМИ, изданий, демонстрирующих независимость (по крайней мере, культурную), полунезависимые и псевдореспектабельные типа Ведомостей и Коммерсанта (далее по нисходящей гамме спускаться не нужно, там уже начинается территория государственного патриотизма)? Кто владельцы этих изданий? Большинство малых СМИ хранят эту тайну как кощеево яйцо, потому что, узнав имя владельца и его историю обогащения, нам проще будет понять ту музыку, которую они предпочитают.
Но, даже не называя имён, мы можем не сомневаться, что они из среды тех самых бенефициаров приватизации и залоговых аукционов, которых путинские силовики оттеснили от госбюджета или просто потеснили, и они хотели бы вернуться к власти или хотя бы заработать себя индульгенцию к началу эпохи «после Путина». Понятно, что приемами зарабатывания индульгенции является нещадная критика Путина и его присных, с сохранением уважения к институту частной собственности ельцинско-путинского разлива.
Именно поэтому пламенные либералы (или оппозиционеры-патриоты, по крайней мере, из нашего разбора) сегодня критикуют Путина, но не менее яростно держатся за возможность оставаться частью его мира. Они думают о транзите. Потому что очень хорошо знают, что будет после часа Х. Будет на определенное время изменена риторика (очень легко представить, как именно) и показательной порке будет подвергнуто несколько обречённых на заклание фигур. Само заклание будет носить такой же символический характер, как запрет КПСС или осуждение отступления от ленинских норм партийной жизни. И пока плебс будет радоваться и восхищаться новым словарём власти, катая эти слова, как горячие картофелины во рту (и по привычке раскатывая губу часть прибыли от этих перемен), в мутных волнах счастья, которое поманит соленой пеной по губам, будет купаться лучезарная Венера — все эти новорусские олигархи, которые держали Путина, дабы он не допускал самой возможности появления вопросов о первом миллионе.
Путин, как и многие другие, кто персонифицировал кощееву иглу в яйце, падет только тогда, когда для держателей его общака станет понятно, что время безопасного (для их состояний и социальных позиций) транзита настало. И Россия после очередного дурного сна проснётся в другой стране: все слова будут новыми, все люди — старыми. Несколько рокировок, смена команды управленцев, а все остальное — как при бабушке. Или дедушке.
Персональный сайт Михаила Берга | Dr. Berg
© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены | web-дизайн KaisaGrom 2024