Что у Манхэттена в голове? Клойстерс

© Дело, 2006

Оригинал текста

Вы уже видели Клойстерс? Как вам понравился Клойстерс? – эти вопросы вам обязательно зададут ваши нью-йоркские знакомые, с которым вы будете делиться своими впечатлениями о Нью-Йорке. И не только спросят о вашем отношении к Клойстерсу, но еще и посмотрят внимательно в глаза, проверяя – не улыбаетесь ли вы, не настроены ли скептически к одной из главных исторических достопримечательностей города? А если вы только приехали и даже не знаете, что такое Клойстерс, то вам с облегчением скажут, что это очаровательный уголок верхнего Манхэттена, уютный парк, средневековый замок и много настоящего средневекового искусства. Прекрасная, кстати говоря, прогулка.

Потому что американская история короткая, как девичья память. Америка старше Петербурга на одно поколение, но здесь и в помине нет такого количества памятников архитектуры XVIII века, да и XIX надо еще хорошенько поискать. Даже в Манхэттене или в исторической части Бруклина, не этим уникален Нью-Йорк – квинтэссенция современности или, точнее, представлений о том, как эта современность должна выглядеть. Ибо архитектура – не украшение пространства, а отражение мыслей о нем и отражение самой жизни, скажем так, ее самый прочный и фундаментальный портрет. А ведь жизнь постоянно меняется, и современность оказывается другой. Поэтому здесь сносят старые дома легко, как выдирают испорченные молочные зубы, зная, что на их месте вырастут новые, более крепкие и долговременные. Хотя зарекаться не надо – не понравится следующему поколению, и владелец продаст участок драгоценной земли, на которой вырастет новый небоскреб, еще более величественный и еще более доходный.
Но история – не прихоть эскапистов, которым обрыдло унылое настоящее и хочется сбежать по исторической лестнице вниз, в тень и в тишь, где социальное, кажется, отсутствует, и жить не больно, как в раю. История – это оправдание и обоснование настоящего, без которого настоящее невозможно и непонятно, так как непонятно, куда все это движется, и чем я отличаюсь от другого, если не сравнить мое прошлое с прошлым любого другого? Да, современность может быть великолепной, но как подчеркнуть различие пребывания в ней разных и непохожих друг на друга персонажей?

Возможно, о чем-то подобном думал Джон Д. Рокфеллер-младший, когда в тридцатых годах прошлого столетия купил вполне живописный участок земли в верхнем Манхеттене и решил построить здесь невиданный ранее музей средневекового искусства. Решающим обстоятельством стало знакомство с действительно замечательной коллекцией американского скульптора Джорджа Грея Бернарда, который давно уже скупал у обедневших французских крестьян средневековую французскую скульптуру и фрагменты феодальных замков, которые их предки растащили сразу после французской революции, называемой Великой, а французские дворяне, бежавшие от гильотины Робеспьера, оставили на разграбление возмущенному народу. Рокфеллер-младший был филантроп, поэтому он не только купил землю на берегу реки Хадсон (в неправильной русской транскрипции – Гудзон), с перепадами высот, холмами, разнообразной растительностью, столь похожей на живописные изображения романтических пейзажей на картинах европейских мастеров, но и дал деньги на постройку музея. Для Манхэттена – с его принципиальной скученностью и тенденцией расти вверх, это стало вздохом облечения: вырваться из оков величественной повседневности на простор истории, пусть чужой, но все равно свежей, как всегда свежа и романтична история, очищенная от унижающей нас реальности. Вот так и родился Клойстерс – псевдосредневековый замок, наполненный подлинно средневековыми и порой уникальными экспонатами.

Мы отправились в Клойстерс в жаркий июльский день, когда просто путешествие в сабвее – радость перемены жары на кондиционированную прохладу, дарованную бесплатно любому, кто, как мы, не имеет машины, но хочет иметь свободу передвижения. От Бруклина до Клойстерса больше часа езды с одной пересадкой, но длительность путешествия сглаживается воспоминанием о духоте за окнами: что еще делать, если термометр грозит подойти к точке, ставшей знаменитой благодаря одноименному рассказу Рэя Брэдбери «104 градуса по Фаренгейту», что в переводе на русский означает грозные 40 градусов по Цельсию. Но не тех градусов, радость которых для веселия души нашел Дмитрий Менделеев, меланхолично смешивая спирт и воду, а ту температуру, когда плавится все, даже представления об исторически осмысленном и психологически полезном, то есть привычка работать. В такую жару новым нью-йоркским жителям доброхоты дают бесплатные советы не сидеть дома у компьютера, гоняя на износ собственный кондиционер, а пользоваться даровой прохладой больших шопинг-молов, музеев и парков.

Но вот и Клойстерс. Вы выходите на 181 стрит, поднимаетесь на лифте вверх и, вместе с влажным ударом жары, почти сразу окунаетесь взором в прелестные кущи зелени; вы поворачиваете к ней, будто это обнаженная красавица, а вам незабвенные пятнадцать, и летите на крыльях любви к прохладе, лишь боковым зрением отмечая, что по левую руку у вас стальным клинком блестит река, а сзади, выше по течению – ажурный, двухэтажный мост Джорджа Вашингтона, связывающий Манхеттен с Бронксом. Но что там мост, когда вы уже в парке, который постепенно снимает с вас напряжение от пятидесятиметрового пути по раскаленной площади, а дальше – легче, потому что относительная прохлада возвращает вам возможность думать, вспоминать и сравнивать.
Не знаю, как идущие по боковой алее французы, или вездесущие японцы, которых вы обязательно встретите, еще не доходя до музея, но, если вы бывали в Крыму, то сразу поймете, на что похоже это место. На Ласточкино Гнездо, на Воронцовский дворец, на ту всегда головокружительную комбинацию верха и низа, когда внизу живописная природа, а наверху то, что зовется культурой в ее архитектурном изложении. Так и здесь – дорожки на разной высоте огибают холм, у которого слева – обрыв к реке, а перед рекой дорога, ну, прямо дорога на Коктебель, справа – другие холмы – террасы, веранды, площадки для отдыха, впереди же видны серые и намеренно суровые очертания замка, ваша заветная цель и, одновременно, загадка.

Хорош ли Клойстерс, соединивший под одной крышей собранные уже на месте и Зал монашеского Капитула из бенедиктинского аббатства Нотр-Дам-де-Понто, в котором очень может быть бывал прапрадедушка Д’Артаньяна, так как это Гасконь XII века, и Дворик Святого Гильома, в основном привезенный из монастыря на юге Франции, плюс консоли из Нотр-Дам-де-ля-Гран-Сов (из Жероны) и даже лангобардские дверные перемычки конца (не много, не мало) VIII века. А рядом Часовня Фуэнтидуэнья из Сеговии и романский зал, представляющий собой четыре каменных портала из французских церквей плюс испанские фрески XII века и того же возраста деревянная скульптура Франции и Италии.

Ну и, конечно, непременный бонус – замечательный аэрокондишн, который позволяет не только лицезреть древности, даже фотографировать их, если только выключите вспышку, но и думать о том, что чужая жизнь подчас кажется значительнее, особенно, если устал от своей, а ворованный воздух, по мнению русского поэта Мандельштама, всегда слаще. А что такое чужая история, как не ворованный воздух – то есть то иллюзорное представление о себе, когда ты вдруг становишься выше и значительнее в собственных глазах, и всего лишь потому, что приобщился к чужим способам остановить время и запечатлеть в нем себя.
Вот так и получается, что в голове у Манхэттена – Клойстерс, а внизу Бруклин.