Америка, которую мы потеряли

Россия переживает происходящее в Америке как символическое продолжение себя. В той его части, которая отвечает за собственное будущее. То есть смотрит на Америку как ребенок смотрит на взрослого, представляя себя на его месте, не сейчас, но когда-нибудь потом.

Но так как в русской культуре прошлое и будущее приближены к настоящему, а иногда заменяют его, эти переживания непосредственны и мучительны. Ребенок, проецируя на себя взрослого, примеряет одежды свободы, интерпретируя детскость как зависимость. И несовпадение Америки с образом взрослого, вызывает настоящий протест.

Шоком стало отключение Трампа и его наиболее эмоциональных сторонников от социальных сетей. А потом Илларионова, откликнувшегося на происходящее в конспирологическом, протрамповском ключе, уволили с работы в американской институции. Русские наблюдатели воспринимают это в русле отказа от свободы и цензуры. И понятно, почему.

Русская постперестроечная интеллигенция — правая по преимуществу, и даже если не сочувствует открыто Трампу, то все равно ощущает свою близость именно с правыми идеями, так как представляет собой либо бенефициаров приватизации, либо интеллектуальную обслугу их. И поражение американских правых под давлением левых (при всей условности этого деления) неприятно, так как ослабляет символические (и не только) позиции внутри России.

Но российское позиционирование может не использовать Америку в качестве представления о собственном будущем, порой, напротив, это символический и реальный оппонент, и его проблемы, убывание силы или дискредитация ее – то, что воспринимается по правилам качелей: один конец опускается, другой поднимается. Здесь можно встать в позу ложного сочувствия, с трудом скрывающего радость, но уравнение остается.

При этом Америка может быть и просто образом символического рая, не в политической или экономической плоскости, а в области того воображения, которое имеет отношение к части убеждений, именуемых идеалистическими. И тогда несовпадение с реальностью мифа об Америке, а также о свободе, которую Америка как бы воплощает, а этот миф – есть один из тех слонов, на которых стоит черепаха русского мировоззрения, особенно болезненно.

В случае с Трампом и одним из его многочисленных сторонников – Илларионовым, Америка повела себя не так, как ожидалось. Почему? Общественная система в результате неожиданно сильного воздействия популистских идей ослаблена. В ситуации спокойной, уверенной силы вполне возможно такие радикальные реакции, как тотальный бан в соцсетях воинственных националистов и популистов, не были бы использованы. Равновесия можно было бы достичь и не размахивая столь широко руками, но не в этот раз, интерпретируемый как исключительно опасный.

Есть и вполне не экстраординарные, а рутинные представления о свободе, которые в Америки и России (взятых во всей неточности подобного обобщения) принципиально не совпадают. Русский вариант свободы – свобода от стесняющих ограничений, узды правил и мешающих установлений. Американский – почти противоположный: следование правилам, и свобода исключительно в траншеях, прорытых законом, на рельсах, предоставляющих движение, внутри правил, обеспечивающих большую свободу от меньшей.

Русское сознание, униженное бесконечным и многовековым давлением сурового государства, свободу интерпретирует как освобождение от давления, в том числе в рамках православной догматики, где мир сей – как бы узаконенное мучение, а освобождение от него – на метафорических небесах. В том числе американских.

Но протестантское представление принципиально иное: свобода – это воплощение закона. Даже если не брать здесь такое устаревшее представление о свободе как воплощение любви к богу в виде работы (при условии, что для русских работа, как у Даля, в лес не убежит), разница очевидна.

Те, кто имеет американский опыт, знают, что здесь законодательно прописано почти все. Буквально до миллиметра, как в правилах дорожного движения, где свободы от правил нет нигде – ни в чистом поле, ни в лесу, ни на загородной дороге, ни на проселочной. Все расчислено и размечено. А если не размечено, то символическая разметка все равно подразумевается как план.

Но точно так же и во всех остальных аспектах социального существования. Возможно, русский бы изумился, узнав, что американец не свободен (в русском понимании) даже дома, на своем участке земли. То есть у вас есть земля и свой дом, но вы не можете без разрешения добавить ступеньку к крыльцу, не можете срубить ни одно дерево или куст. Да, это ваша собственность, но дабы сделать самую мизерную пристройку, вы должны составить план и утвердить его, иначе оштрафуют, а бдительные и доброжелательные соседи донесут, что вы решили прибавить к дому полтора метра лоджии или крыльца. У русских с их анархизмом это – донос, а у американцев – законопослушание. Над собственностью и над личной свободой находится свобода и представление о ней общества, которое на очень коротком конце делегирует это вам, но не освобождает от необходимости следовать общим правилам.

Да, многие правила колеблются между статусом писаных или неписаных, и государство не может карать условного Илларионова, если он обретается в рамках давнего дрейфа в сторону настолько правого либерализма, что это уже не либерализм, а какой-то сектантский вид конспирологии. Но корпоративные правила не только позволяют, а требуют соблюдения и неписаных правил, несоблюдение которых чревато выходом за пределы, этими правилами регулируемыми.

Конечно, Илларионов попал под лошадь. Не переживай Америка экстраординарной атаки со стороны популизма идолопоклонников, ему в знак почтения его многолетнего оппозиционного позиционирования спустили бы с рук его бред. Но не в этот раз. Сейчас общественная американская система будет перестраиваться, дабы не допустить возможности повторения этого бунта непослушания со стороны правых и националистов, раз они настолько подвержены популизму.

Здесь нет никакого отхода от общего представления о свободе, как следования в фарватере правил и такой трансформации этих правил, дабы общественная свобода сохраняла свое пространственное удобство и смысл. Многолетний тренд, обладающий влиятельностью мировой моды, состоит в усилении толерантности и всего, что поддерживает и исправляет прошлую несправедливость по отношению к меньшинствам, и как бы условная Собчак не заламывала руки, этот тренд будет только усиливаться.

Ревнители консерватизма в России призывают проявлять осторожность, то есть не добивать противника, зашедшего в популистскую фазу обратной стороны Луны, и оставить его в дееспособном состоянии. Но это опять же от непонимания американской общественной системы. У тренда, особенно испытавшего стресс и сбой, подобный трампистскому, нет ни обратного хода, ни опасений по поводу потери полюса противостояния. Националистическое и консервативное противодействие будет уничтожаться столь же планомерно, насколько это допустимо законом, как писаным, так и неписаным.

Точнее в том неминуемом переходе от неписаных правил к писаным, которые есть основа американского законотворчества. Консерваторы либо примут правила игры и вернутся к цивилизованному макияжу, либо станут маргинальным аппендиксом, удаление которого дело времени и техники. Если не отсохнет сам в рамках эволюции.

И никаких опасений или сомнений здесь нет, потому что это свобода не от правил, а внутри них. И здесь либо Америка, либо Россия – другого (по меньшей мере, для русского дихотомического сознания) не дано. Либо православное презрение к миру и мечта о свободе от него, а над головой небо, беременное интерпретациями; либо построение этого мира по правилам, которые почти все русское интерпретируют как незаконное. Как не от мира сего. И над головой не небесный свод, а свод законов. Писаных или неписаных – вопрос очередности.