Среди наиболее популярных интерпретаций скандального дня рождения главреда «Независимой газеты», объединивших волков и овец (по мнению общества, конечно), отметим две. Радикальную: социальная близость значительно важнее политических деклараций, поэтому зарабатывающим на либерализме ближе не идейная голытьба (двадцать тысяч раз либеральная и демократическая), а зарабатывающие же на консерватизме, причем никак не менее успешно. Это, кстати, не отрицает реальности либеральных убеждений того или иного фигуранта, но ставит эти убеждения в колючие рамки: статусные либералы столь же сильно не хотят радикальной смены режима с пересмотром итогов приватизации (и вопросом о происхождении их капиталов), как и самые суровые охранители. Маркс бы эту версию одобрил, но кто его спросит?
Вторая версия более умеренная: с волками жить (волки, увы, в нашей формуле неизбежны), по волчьи выть. Эта версия отнюдь не повторяет, как может показаться, предыдущую (хотя и такая возможность есть), а скорее, говорит о печальной, но неизбежной реальности: если хочешь заниматься легальной и успешной деятельностью при авторитаризме, переходящем в тоталитаризм, будь готов к общению (а может, и нежной дружбе) с главными своими оппонентами, пусть они хоть каждый день призывают размазать печень несогласных по асфальту. Эту песню чаще всех озвучивает главред «Эха», и хотя демонстративная беспринципность некоторым неприятна, эта версия также имеет право на существование, а уровень недоверия к ней не выше уровня недоверия Марксу.
Понятно, что нам, не имеющим новорусских состояний, не понять тех, кто их имеет и вынужден крутиться ужом (если, конечно, стать на точку зрения второй, умеренной версии), дабы это состояние (положение в путинской иерархии, то, что Бурдье называл социальным капиталом) сохранить. Но нам, скорее всего, и не нужно уподобляться Скотту Фицджеральду в его непростой думе о проблемах богатых: они, поверьте, решат их без нашей помощи. Вопрос, который имеет реальное значение, другой: а есть ли действительно этот самый практический смысл в позиции и нашим, и вашим?
И здесь, как всегда в России, мнений, по меньшей мере, два: есть и нет. Про осмысленность конформизма, помимо г-на Венедиктова, говорят и люди с приличной репутацией: мол, польза от «Эха» никак не становится меньше от того, что его редактор «выпил и сфотографировался с мерзавцами».
Правда, и позиция, ставящая прагматизм политического конформизма (во имя спорного, надо сказать, профессионализма) под сомнение, не менее осмысленна, а так как эта позиция куда менее популярна в России, приведу мнение И. Павловой более развернуто: «… разрешив проклятия по своему адресу (наиболее показателен здесь пример «Эха Москвы» с его миллионной аудиторией рассерженных обывателей), Кремль добился предельной девальвации свободного слова. Слово в России всегда значило очень много. В советское время его искали, ловили, слушали, запоем читали самиздат и тамиздат. Сегодня оно не значит ничего… Благодаря хитрой и циничной политике «плюрализма мнений» в российском издании люди оказались крайне дезориентированы не только в оценках существующей ситуации в стране и мире, не только в восприятии своего исторического прошлого, но и в нравственных принципах. Для России это новая ситуация, еще не осмысленная до конца. И самая большая проблема для тех, кто всерьез задумывается о будущем страны».
Конечно, история о том, как в России идут на компромисс с муками совести во имя спасения дела жизни, настолько многообразна и многостранична, что не очень непонятно, что и выбрать: советское время с его хрестоматийной (но очень часто – вынужденной) подлостью или еще более раннее, когда ставки были не столь высоки? Самая, пожалуй, известная история – это, конечно, казус нашего классика Н. Некрасова, который (во имя спасения своего прославленного журнала) прочитал позорные стихи Муравьеву-вешателю, получившему особые полномочия после покушения Каракозова на Александра II. Стихи настолько позорные, что их не публикуют ни в одном собрании сочинений Некрасова и даже резонно ставят под сомнение тот вариант, на который я дал ссылку (понятно, я о книге Бухштаба). Но несмотря на текстологические споры, одно несомненно и имеет к нам прямое отношение: «Современник» Некрасова попытка подлизаться к сановному мракобесу не спасла — журнал все равно был закрыт, а репутация автора знаменитого вопроса о том, кому у нас жить-то хорошо, была безвозвратна испорчена.
Означает ли это, что со стратегией прислуживания после дня рождения г-на Ремчукова покончено? Смешно. Конформизм древнее проституции. Кстати говоря, Некрасов, мучившийся от разочарования в нем общества и писавший об этом многократно и пронзительно, одно отстаивал с неизменной страстью: пусть я – подлец, но судить меня вы не можете, потому что сами – подлецы. Знакомая позиция.