Новый портфель

Так получилось, что со Жванецким я познакомился очень рано, в первой половине 70-х, он был еще совершенно неизвестным, ни разу не выступал по телевидению, только что ушел от Райкина. Мой дядя был автором и редактором «Фитиля», он это и устроил; мы ехали от метро (кажется, «Аэропорт») на микроавтобусе вместе с ним, Карцевым и Ильченко в какой-то НИИ физиков-ядерщиков в московской области, где они выступали. Других площадок еще не было. Долгая дорога, часа полтора. Жванецкий был очень молодым, до 40, я же просто юным, но уже с подружкой, моей будущей женой. Ничего не помню ни по поводу разговоров, ни по поводу выступления, но одно было совершенно отчетливо: мы двигались в противоположные стороны. Я уходил из советской культуры, пытаясь найти максимально возможную точку удаления, а Жванецкий, напротив, пытался вписаться, найти свое положение, утвердиться, покорить. Это никакого отношения не имело к уму и таланту, но такие вещи распознаются легко, как волк чует собаку и наоборот. Движение на противоположных курсах, что повторю, никому, думаю, было непонятно, да и не имело значения; Жванецкий в маршрутке был немного скованным, во время выступления профессионально оживленным, шутки вспыхивали бенгальскими огнями, его миниатюры, гениально озвучиваемые Карцевым и Ильченко – остроумные, веселые, меткие, абсурдистские. Когда я несколько лет спустя прочел «Моллоя» Беккета, то подумал о том, что Жванецкий в какой-то степени собирает осколки периферийной беккетовской интонации, соединяя их с советским просторечием и советским же чиновным воляпюком. Ну и что-то о «Колыбели для кошки», как ориентира для позиционирования. Все было мило, портфель на коленях новый, амортизаторы маршрутки жесткие, неизвестная жизнь маячила впереди, ночь за окном летела назад, но и внутри этой ночи, мятно тающих грязных фонарей, этой поездки, разговора и молчания, совершались невидимые движения, которые в этот момент для меня были самыми главными: дверь открывать внутрь или снаружи. Все только начиналось.