Поговори хоть ты со мной

Ряд знаковых авторов «Эха Москвы» и «Дождя» осудили и осмеяли решение украинских властей запретить русские социальные сети и интернет-продукты. Несколько, казалось бы, озабоченных репутацией сайтов опубликовали яростно отрицательные рецензии на фильм Звягинцева «Нелюбовь». 

Зачем они это делают, понятно. Они отстаивают позицию беспристрастности: что вижу, то и пою. Важную для их отношений с российскими властями: мы, мол, не предатели, а честные фраера. Наше не могу молчать — не партийное, а функциональное. Мы говорим о глупости и несправедливости не только по отношению к собственному оловянно-деревянному режиму, но и вообще из принципа. 

Нам все равно, кто говорит или изрекает глупость, наше не могу молчать вылетает, как пробка из забродившей бутылки: такова наша природа. И по совместительству — охранная грамота. Если Путин схватит за жопу, уже готова отмазка: а я Украину, и европейскую политику по беженцам критиковал, у меня, знаете, какая репутация — ого-го—го. 

Поэтому те, для кого позиция над схваткой, поверх барьеров особо ценна, хватаются за любую возможность продемонстрировать Кремлю свою беспристрастность. И не могут пропустить возможность вмазать что есть сил по ошибке той стороны, в игре за которую наивная русская власть их подозревает. Это, так сказать, фирменный приём.

Если с вопросом, зачем они демонстрируют это латанную, как носки при совке, беспристрастность, понятно, то почему эта хитрожопая беспристрастностьинтерпретируется различными наблюдателями в России и в Украине как конформизм, не вполне очевидно. Ведь не в первый раз, да? Типа на десять критических замечаний в адрес Путина лопоухого, одно — о жадном и недалеком Порошенко, или о леваках и полезных идиотах в руководстве Европы и Америке. Все, что нужно, дабы и общество окормлять, и обидчивую власть.

Но вопрос не о них, а о нас: почему нас это удивило в очередной раз? Для начала — два мотива, эмоциональный и рациональный. Эмоциональный — прост как правда: я всегда подозревал, что все эти русские либералы — кремлевские подстилки, обманывающие общество и работающие на кума. Говорить это приятно, как приятна любая моральная инвектива. Обвиняя кого-либо в аморальности, мы — с помощью умолчания — утверждаем свою моральную белоснежность. И это всем понятно. И именно это дискредитирует, топит любое нагруженное нравственностью по ватерлинию судно: в большинстве культур хвалить себя — плохой тон. Даже исподтишка.

Но не только поэтому: моральные максимы, используемые как стрелы, не достигают цели. Мораль, увы, не универсальна. И чуть-чуть высокомерна. На ее универсальности обычно настаивают власти, заставляющие бедных защищать интересы богатых, апеллируя к общим моральным и культурным ценностям, когда отечество в опасности.

Но эти ценности — разные в разных социальных слоях (что становится понятнее в рано или поздно наступающее мирное время, когда выясняется, что дети бедных погибли, дети богатых стали ещё богаче, а универсальная мораль – что-то вроде ширмы).

Поэтому пользоваться отмычкой от нравственности, открывая любой замок врага, — лёгкий, но мало результативный ход. Отмахнуться от упрёков в безнравственности, посмеются над нашей наивностью: они ведь — не глупые люди, не первый год ходят по натянутым канатам и демонстрируют чудеса эквилибристики. Подождут ещё чуток, подставится Путин с Медведевым и Собяниным с шоблой Шойги, и они поставят на них свою личную печать осуждения, и заткнутся в очередной раз критики, разберёт на цитаты звонкий интернет их незаемную смелость.

Теперь рассмотрим рациональную часть упрёка. Стратегия с чересполосицей критики — и нашим, и вашим, с уходом от определенности — свидетельство не моральной ущербности, а социальной и культурной неряшливости. На другом языке говорят о социальной и культурной невменяемости.

Это когда намеренно (как в нашем случае) или случайно (как бывает не менее часто) путаются уровни ценностной иерархии, принятой здесь и сейчас. Скажем, позиции агрессора и жертвы. Того, кто украл, и того, у кого украли. Безопасной смелости по отношению к слабому и заигрывание с тем, у кого камень с кнопкой в кармане. Мы не пойдём по второму кругу и не будем говорить о нравственной неточности. И не потому, что не можем, а потому, что она ничего нам не даст.

Но даст ли что-либо рационализация?

Агрессор не прав не потому, что он нарушает какие-то заповеди из морального кода, а потому что неправильно рассчитывает. Социальная и культурная дисгармония — казалось бы, доводы из второго или третьего ряда — разрушает построенную конструкцию, так как она плохо и неправильно продумана. Путин, Сталин, Гитлер проигрывают не потому, что моральные уроды, а потому что плохо считают. И ошибки расчётов приходят рано или поздно за своей данью арифметике и берут все, что плохо лежит.

Но нет ли и у рациональности ахиллесовой пяты, как у морального превосходства? Есть, увы. Как моральная инвектива — хочешь-не хочешь — утверждает подспудно нашу сверкающую честность, так и рациональный довод не может обойтись без апелляции к тому, что трудно измерить. Например, к будущему. Которое ещё не наступило и, значит, проверить его берега не представляется возможным. А ведь говоря, что Путин — обречён, мы роем ему яму в том времени, оценить которое по достоинству ещё не в состоянии.

Что же делать? Остаётся апелляция к прошлому. Прошлое тоже, согласимся, не безупречно. В том смысле, что его можно по-разному интерпретировать, но все же оно чуть более отчётливо, чем неверное, как жена, будущее. И когда мы утверждаем, что будущее будет таким, потому что так многократно происходило в прошлом, у нас чуть больше шансов быть услышанными.

В отношении тех, кто в российском пространстве играет и вашим, и нашим (обществу с его страхами — больше, так как ему, скорее всего, принадлежит будущее; дубинноголовой власти меньше — потому что у неё в полоне настоящее) у нас есть одно соображение. Именно эти полухрабрецы, полуконформисты и придут, скорее всего, к власти, когда рокировка станет неизбежной. Максималисты, отстаивающие — грубоговоря — одну позицию, опять пролетят мимо денег. Хотя бы потому, что их меньше знают. А их меньше знают, потому что их максимализм находит приют в таких же, как они, чреватых максимализмом СМИ. В то время как полу-полу — у всех на виду, они с высокой трибуны пророчествуют и обличают, и станут героями, когда придет пора менять названья центральных площадей.

Так уже было ни раз, и почему бы этому не повториться при новом повороте, вы не знаете? Я — нет.