Пропажи и потери

Одной из сторон долгой жизни с одноклассницей является ее двоящийся образ. То есть так как мы были знакомы с 9-го класса нашей «тридцатки», я почти всегда – в том числе спустя десятилетия – видел в ней и ту, которой она стала, и ту, которой когда-то была. Этот образ «которой когда-то была» не был всегда отчетливым и однозначным. Он менялся от ситуации, но основное почти всегда присутствовало: сквозь настоящее просвечивало прошлое, и это не мешало, а помогало. То есть я видел, что Танька меняется от времени, хотя ее диета в Америке, которая сложилась не сразу, а во многом под влиянием моей диеты Дюкана, привела к тому, что она была в очень хорошей форме, а вес был даже меньше, чем на день нашей свадьбы.

То есть у меня были отношения с несколькими женщинами, когда я трогал или обнимал свою жену, она была здесь, со мной, — и одновременно это была девочка, с которой я крутил шуры-муры в школьных гулких коридорах и в наших вечерних телефонных разговорах. И не то, чтобы я имел дело со средним арифметическим, нет, это были как бы два полюса, передающие друг другу приветы и иногда подменяющие себя же, но в другой ситуации и возрасте. Поэтому она для меня почти не постарела, хотя сама так не считала, противилась, когда я ее снимал, с постоянным припевом: и далась тебе эта бабушка, но я сегодня только жалею, что снимал мало.

Я вообще о многом жалею, хотя прекрасно понимаю, помести меня обратно в прошлое (но без сегодняшнего опыта), я буду, скорее всего, таким же как был – насмешливым, болезненно ироничным, все и всегда высмеивающим. И вряд ли был бы добрее к своей девочке, это я сейчас раскис, а так все жизнь был другим и очень далеким от своего сегодняшнего состояния.

Танькин уход я ощущаю постоянно. Есть вещи, с которыми я борюсь, но они все равно меня догоняют. Я уже рассказывал, что сделал перестановку в ее комнате, поставив ее кровать так, чтобы я видел ее из коридора и не выдумывал всякое по поводу того, что не вижу. Но продолжаю неминуемо смотреть в проем ее дверей, даже если ночью иду в туалет, все равно смотрю на невнятно просвечивающую в темноте постель. И чувствую, что чего-то жду.

Но есть и совершенно материальные последствия ее ухода. Я начал терять вещи. То есть я и раньше их терял, и обращался к Таньке за помощью, она всегда меня ругала за то, что у меня нет порядка, что у меня – в отличие от нее – у каждой вещи нет своего места, но искать помогала. И находила, в конце концов (или я сам находил), по крайней мере, такого, чтобы какая-то вещь пропала с концами – такого никогда не было.

Первым, что я потерял, был пульт от телевизионной приставки. Причем, я понимал, где я его потерял, скорее всего. У нас в гостиной огромный кожаный диван с двумя двигающимися местами. То есть садишься в кресло, нажимаешь кнопку и кресло из-под тебя начинает расти и превращается в почти горизонтальное лежачее место. Это удобно в том смысле, что можно поменять положение тела, если сидишь перед экраном долго. Понятно, что мы смотрели почти всегда YouTube и еще наш любимый киносервис kino.pub, где собраны почти все фильмы мирового кинематографа.

Так вот у этого дивана были естественные щели между тремя местами, и я почти все время что-то сам туда засовывал и просто оставлял близко от границ, и это что-то регулярно у меня проваливалось вниз. Формально, это не страшно. Отодвинул диван, залез под него и вытащил упавшую вещь, но в том-то и дело, что внизу был громоздкий и тесный механизм, который далеко не все позволял осмотреть. Короче, пульт исчез, я его искал, перерыл весь диван, а так как иначе приставку не включить, купил новый, не так и дешево.

Потом у меня пропал пульт для дистанционного управления обогревателем. Это случилось еще весной, когда отопление уже отключили, а ночи порой выпадали холодными. И постоянно включать обогреватель даже с термостатом было неудобно, выключать (или опять включать) систему с пультом было удобнее. Короче, поиски в диване ничего не дали, я купил пульт, и забыл об этом.

Буквально на прошлой неделе пропал мой Apple Pencil Pro. То, что он Pro – по идее облегчало его поиски. Но, оказывается, я не сделал самое простое и очевидное – не активировал его в своем iPadPro. Если бы я хотя бы раз это сделал, он бы остался в памяти iPad’а. А так искал всеми способами, пока Pencil показывал заряд среди устройств, подсоединяемых по блютусу, пока не перезагрузил iPad (в рамках совета: искать блютус-устройство по принципу – вот оно появилось, а вот пропало, чтобы определить границы). И тут Pencil пропал среди находимых устройств, а его искал несколько дней безрезультатно, пока не пошел его искать внутри дивана. То есть я и так его несколько дней искал во всех ящиках, под всеми комодами, где мог положить и забыть. Нигде не было.

Я перешел в гостиную, разложил максимально наш диван, включил фонарик на телефоне и начал просматривать сантиметр за сантиметром. И что вы думаете? Нашел оба пульта, будь они неладны. Карандаш от Эпл, как сквозь землю провалился. Зато теперь я имею два пульта ТВ и два пульта управлением обогревателем. Можно устраивать аукцион.

Танька бы без сомнения все нашла и уж точно не позволила бы мне покупать эти же пульты второй раз. То есть что значит: не позволила? Она запретить мне ничего не могла, но выразила бы недовольство и стала бы вместе со мной искать. Она меня постоянно ругала, что я все на свете таскал с собой – мог с часами или телефоном пойти в туалет и оставить их на нашем половинном буфете. Я высмеивал свою забывчатость, Танька никогда не хотела относиться к этому снисходительно, и ругала меня за дело.

Со мной, как я понимаю, происходит примерно то, что раньше происходило с моим папой. Он с детства обладал довольно-таки удивительной памятью, подчас почти фотографической по отношению тому, что читал (особенно в технической и близкой для него) литературе. И это имело, так сказать, пролонгацию в быту. Он просто помнил, где оставил ту или иную вещь, и тут же находил ее. Пока память не стала ухудшаться, и пропажа вещей стала проблемой.

Таньку это страшно раздражало. Она принадлежала к другой половине человечества, которая, не полагаясь на свою память, заранее аккуратно находит любой вещи и бумаге свое место, и поэтому поиск вещи или бумаги шел у нее на секунды. Эта педантичность почти всегда следствие именно что недоверия своей памяти и стремление ей всячески помочь аккуратностью и структуризацией своего пространства. Но это почти спор тупоконечников и остроконечников, который у Свифта представлял борьбу католиков и протестантов. Хотя, как получается, педанты и аккуратисты оказываются более правы, потому что, когда память их уравнивает, порядок и аккуратность обеспечивают победу.

Почему я об этом говорю? Потому что пытаюсь рационализировать то ощущение катастрофической и неисправимой потери, которая вошла в мою жизнь со смертью моей девочки. То есть я прекрасно понимаю, что в состоянии рационализировать только часть этого айсберга в океане. Понятно, что ее уход не равен моей беспомощности при потере и поиску вещей, что немного смешно и нелепо, но ей это никогда не казалось веселым. Может быть, потому что она чувствовала в этом зримое надо мной преимущество, а если вы живете с человеком, у которого ум непримирим и насмешлив, вы не защищены ни от чего. И прежде всего, от его насмешки и ощущения его преимущества, что заставляет искать защиту, пусть и в педантизме.

Но что мне оттого, что я рассказал о своих потерях, я просто смог вездесущей контрабандой провести свою несчастную девочку в свою опустошенную потерей жизнь. И заставить повертеться здесь, почти как перед зеркалом, в моей памяти, пусть и с недовольной миной на лице. Но я зато не один, по крайней мере, пока пишу. Или даже пока думаю, о чем писать. Не о чем. Только о ней, которая ушла, оставив меня, нелепого и беспомощного, одного посреди этого моря воспоминаний. Плоского такого моря, похожего если не на Маркизову лужу, то точно на Балтийское побережье: Репино, Комарово, Усть-Нарва. В нем ни искупаться нормально, ни поплавать, только поплескаться в холодной (спасибо, что не ледяной) воде. Вода воспоминаний, проявляющей этот двойной, двоящийся образ: женщины, жившей со мной рядом полвека. И девочки, которая просвечивала сквозь нее, как косточка сквозь прозрачную сливу на свету.