Выбрать страницу

Серафима Ролл. Кризис авангарда в России (интервью с Михаилом Бергом) new

© Постмодернисты о посткультуре, 1996

Оригинал текста

 

С.P. Расскажите о ситуации в литературно-художественных кругах на сегодняшний день.
М.Б. Наиболее интересный момент сегодняшней жизни в литературе и искусстве заключается, как мне кажется, в том, что ведущее на сегодняшний день поэтическое направление, с моей точки зрения, устарело и уже не несет той провокативной функции, которую оно выполняло несколько лет назад.

С.Р. О каком конкретно направлении вы говорите?
М.Б. О концептуализме, именно о концептуализме, а не постмодернизме. Терминологическое смещение произошло за последние несколько лет. Московский концептуализм, с легкой руки Бориса Гройса, на протяжении десяти лет упорно называл себя не концептуализмом. Но сами представители этого направления предпочитали слово концептуализм, и в 80-х годах никто из них — ни Рубинштейн, ни Сорокин — не говорили о своих текстах как о постмодернистских. Совсем недавний переход основных авторов концептуализма из системы андерграунда в истеблишмент одновременно ознаменовался и переходом их на уровень некоего мирового искусства. И в этот момент они поняли, что термин концептуализм устарел и что нужно себя называть так, как они не хотели себя называть десять лет назад, и они начали называть свои тексты постмодернистскими. Вот такая ситуация, когда наиболее интересные, наиболее видные и яркие представители андеграунда перешли в истеблишмент, неизбежно влечет за собой важнейшие изменения в искусстве, которые назрели, но еще не произошли.

С.Р. Существует ли оппозиция новосозданному истеблишменту?
М.Б. Я считаю, что все пока находится в аморфном состоянии, потому что инерционность мышления до сих пор считает концептуалистов представителями оппозиционного искусства. Для арьергарда концептуалисты до сих пор несут в себе идеологический заряд оппозиционного мышления, который по-прежнему важен в нашем идеологическом обществе. Бывшие оппозиционеры, бывшая вторая культура, бывший андеграунд, ставший истеблишментом, все еще числится читающей публикой по разряду авангарда.

С.Р. И каким вы видите формирующийся авангард?
М.Б. Мне об этом говорить и трудно, и легко. Легко, потому что, будучи редактором журнала, полностью открытого только для авангарда, я, к глубочайшему сожалению, не нашел на протяжении шести лет существования журнала новых молодых авторов, которые бы принципиально отличались от своих предшественников. Все молодые авторы, которые появляются на наших страницах, это талантливые писатели, но теоретически они, конечно, вписываются в постмодернистскую или концептуалистскую поэтику и представляют из себя менее яркие образцы, нежели то, что представляет из себя творчество того же Пригова, Сорокина и Виктора Ерофеева. Весь парадокс этой ситуации заключается в том, что требуется как бы новое сознание, и оно несомненно придет, но пока…. Пока же бывший авангард утратил своего многочисленного читателя. Пока мы наблюдаем ситуацию, когда на грани закрытия большинство литературных журналов. Огромные трудности испытывают и новые литературные журналы и издания, так как массового, широкого читателя, каким он был два-три года назад, просто не стало. Спад тиражей основных толстых журналов в полной мере соответствует изменению интересов читающей публики России. И я думаю, как ни странно, это происходит не в последнюю очередь оттого, что русская литература переживает эстетический кризис, который она еще не осознала.

С.Р. Не кажется ли вам, что «конец литературы» и кризисная ситуация литературы связаны с более фундаментальным переосмысливанием функции литературы в обществе вообще?
М.Б. Конечно, вы правы. Истоки того, что мы видим в российской литературе, лежат даже вне российских границ. Вообще, присоединение России к мировому сообществу связано безусловно с вступлением России в постмодернистское пространство конца времени. И здесь совершенно естественно то, что читатель, который раньше не осознавал ни себя, ни жизнь, ни литературу, вдруг стал точнее относиться к себе, к литературе, к жизни. И он увидел, что ему литература не нужна. Не нужна в той степени, в которой она нужна ему была несколько лет назад, когда она заменяла ему жизнь. Теперь у него уже есть своя реальная жизнь, которая заменила вымышленную жизнь искусства. Естественно, искусством, литературой могут позволить себе заниматься и интересоваться люди, которые имеют право на такую роскошь. Это роскошь не материальная, хотя в какой-то мере и материальная тоже. Это роскошь интеллектуального и метафизического избытка. Возвращаясь к вопросу об индифферентности читателя к литературе. Мы говорим сейчас об очень важном процессе. Мы говорим о том, что в России на протяжении последних пятнадцати-двадцати лет авангардное искусство имело свою собственную аудиторию, и вот сейчас на наших глазах, на протяжении нескольких последних лет это искусство с этой аудиторией разошлись. Аудитория не пошла за ним. Она перестала им интересоваться. Это была квалифицированная аудитория. Это была аудитория людей, понимающих, что это такое; но среди тех, кто смог вместе с новым временем шагнуть за новым искусством, оказалось чрезвычайно мало.

С.Р. И куда ушла аудитория?
М.Б. Аудитория ушла в жизнь. Может быть, это покажется кощунственным, но, мне кажется, что она права. Она впервые использовала возможность зажить реальной жизнью. Дело не в том, что эта жизнь мучительна, дело в том, что она реальна. Вот ее реальность, ее невторичность, ее индивидуальность, ее правдивость, пусть окрашенные в самые мрачные тона переходного периода, как раз и представляют ее ценность. И здесь мы сталкиваемся не столько с проблемами самого искусства, сколько с проблемами социальной психологии. Человек интересуется многим для самоутверждения, и в том числе искусством. Для читателей элитарного искусства, для зрителей, для посетителей выставок авангардного искусства, знакомство с искусством было дополнительным способом самоутверждения в той жизни, в которой они жили. В новой жизни искусство не только не позволяет самоутверждаться, оно, скорее всего, мешает этому. И тут выяснилось то, что на самом деле можно было предположить раньше, что интерес публики к искусству и литературе был «небескорыстным». Публика интересовалась искусством потому, что это ей было выгодно. Было выгодно любить авангард, потому что таким образом человек повышал рейтинг в глазах своего окружения и в своих собственных глазах. Сейчас, когда одновременно литература и искусства перестали быть престижными занятиями в российском обществе, само знакомство с литературой и искусством перестало являться каким-то козырем. Это уже не джокер, а ваш собственный выбор. И читатель сделал свой выбор. Он либо не интересуется искусством, либо интересуется им совершенно не так, как это было раньше.

С.Р. Мы до сих пор говорили о «серьезной» литературе. Мне кажется, что новых русских интересуют те формы искусства, которые совмещают в себе элемент развлекательности с игровым началом, нечто близкое поп-культуре.
М.Б. Такие формы искусства возникают, но они не столь интересны, и их социальный заказ не столь потенциален, как кажется. Нa них сейчас ориентируется в той или иной степени наш истеблишмент, который состоит из двух частей: наиболее известные либеральные писатели-шестидесятники и вышедшие буквально лет пять-семь назад из недр авангарда концептуалисты и постмодернисты Москвы и, в меньшей степени, Петербурга. Для них очень важным моментом становится обслуживание и корректировка, подстраивание под новую ситуацию, но в какой степени этот путь продуктивен, покажет время. Я думаю, что этот путь продуктивен только в том смысле, что он должен обязательно вызвать некоторое противодействие. Кто-то ориентируется на новый социальный заказ, кто-то, видя, что происходит, делает свой выбор. Это будет выбор не только в пользу коммерческого или некоммерческого искусства, это будет новый выбор по отношению к поэтическому искусству, которое, увы, затухает на наших глазах.

февраль 1995

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены   |   web-дизайн KaisaGrom 2024