Совок в Айове
Тот, кто следит за американской политикой, давно заметил этот странный феномен: когда в совершенно ином, построенном на других политических и культурных рельсах иноязычном пространстве, вдруг начинает проступать что-то уж очень родное и знакомое. Известное нам под метким и одновременно аморфным именем совок.
Самым ярким, конечно, является президент Трамп, явление которого стало рифмой к зачитанному до дыр предостережению Мережковского о грядущем хаме. В наших палестинах оно прочитывалось однозначно, как советская власть плюс электрификация, то есть кухарка на троне в окружении вооруженного отряда партии, который не то, что коня Калигулы, а киску, мышку и крыску заставит уважать, как византийского патриарха.
Понятно, что более продвинутые и начитанные предостережение Мережковского вместе с практикой унылой советской жизни вписывали в куда более фундаментальное высказывание Ортеги-и-Гассета о восстании масс. Или иначе — о выходе на сцену нового действующего лица, не обязательно столь карикатурного как герой Булгакова, но все равно для старых действующих лиц – с запахом кухни (если так передать аристократическое удивление тех, кого подвинули).
У Трампа, казалось бы, нет ничего общего с нравами советских общежитий, перепалок в очередях за макулатурными Дюма или горошком к празднику, но его нарушение политического этикета (помимо его утробно правых политических пристрастий, нежно дышащих в сторону диктаторов любого разлива) отчетливо сопровождается знакомой отрыжкой. Без чеснока и жажды опохмела, когда трубы с утра горят, но все равно что-то рабоче-крестьянское. Не в фазе избыточной вежливости, когда от неумения сказать лезет какая-то природная вина, казалось бы, без причины. А в той фазе куража, когда море по колено, и хочется то ли читать стихи о прекрасной даме, то ли помыть сапоги российских солдат в Средиземном или любом другом теплом море. В холодном неохота.
Я уже не говорю о том явном призрении к так называемой демократической процедуре, которая, вслед за его кремлевским кумиром, кажется ему обыкновенным лицемерием, легко преодолимом, когда это необходимо. А это необходимо тогда, когда кажется таковым, то есть всегда, когда есть уверенность, что не поймают на кармане.
Да, Трамп давно стал таким символическим оправданием русского народа, который под кружевами понтов и великодержавной спеси тайно хранит свой комплекс неполноценности, тщетно перелицовываемый на марше в комплекс превосходства. То есть мы думали, что только у нас в политическом смысле руки из жопы растут, а тут, на тебе, в самом сердце в Вашингтонщины наш человек на троне, тоже умеющий пальцем из носа много чего выковыривать.
Хорошо, спишем это на нравы правых, у которых в родне все диктаторы мира, и, значит, и многое из того, что знакомо не по книжкам, но двинемся дальше и посмотрим на то, что произошло на демократических кокусах в Айове. Не буду объяснять, что такое кокусы-фокусы-крокусы, главное другое. У демократической партии, столь яростно борющейся против Трампа с его волюнтаризмом и пренебрежением к партийным нормам, есть, понятное дело, свои пристрастия. Да, они демократы, да, они занимают более вменяемую и либеральную позицию по отношению к меньшинствам, к униженным и оскорбленным, к социальным неудачникам, вышедшим в тираж или только что приехавшим мигрантам, взволнованным своими правами женщинам и разнокалиберным геям, за которыми старые нравы идут как сумасшедший с бритвою в руке.
Это все так, и запишем это в графу достоинств. Но есть и то, что не акцентируется, но все равно, конечно, существует. При всем своем, казалось бы, левом либерализме, это все равно в своей основе – партия крупного капитала. Да, она — более гибкая и чуткая мембрана, откликающаяся на запросы времени, но пренебречь фундаментальными ценностями не в состоянии, как бабушка не может стать дедушкой, в версии кремлевского мечтателя.
Поэтому партия, или ее невидимое простому взгляду ядро, приветствует разнообразную поддержку #metoo и прочих, подобранных у обочины истории, но без левацкого перебора в сторону: разденем богатых и оденем бедных. Поэтому у партии свои любимцы – тот же Байден с сыном и Бурисмой и Пит Бутиджич, который, конечно, гей, живущий с мужем, разведчик, служивший в Афганистане, яростный католик, что вместе с предыдущим как бы нормально, но еще и против того, чтобы экспроприировать экспроприаторов, а значит Wall street может спать спокойно, дышать ровно и без кровавых мальчиков во сне. То есть Байден на белом коне впереди отряда, а за ним тенью Фурманов в кожаной тужурке, то есть Бутиджич в качестве запасного на полупустой скамейке.
Конечно, стеснительному гею будет ой как не просто против нахрапистого хама Трампа, но лучше это, чем тот же Берни Сандерс с его яростными седыми кудрями Троцкого и идеями создать бесплатное высшее образование и медицинское обслуживание, заставив подвинуться с теплого места тех, кто сидит здесь как дома ни один век.
Конечно, у него много раздражающих факторов в родне. Еврей, безбожник, левый, желавший бы устроить социализм шведского типа в Новом свете, который до сих пор заповедник почти канонического капитализма с кольтом в правой руки и потрёпанной Библией в левой. И те, кто боятся Берни, знают, чье мясо съели. То, что еврей, полбеды, беда в другом, что он такой еврей, что ненавидит правый Израиль Нетаньяху, как молодой любовник того, кто помешал его свиданию. Правый Израиль недолюбливают и в партии, но без такой избыточной страсти, без перехода на сторону Палестины, а типа: давайте жить дружно.
Короче, в сочельник кокусов не вышел знаменитый опрос, обычно точный до запятой. А тут какой-то жалкий лепет оправданья про технические и нравственные проблемы, что было прочитано однозначно: у Байдена и сына его – дела плохи. А потом, завертелась, закружилась катавасия кокусов-крокусов, как только стало понятно, что Байден вообще пролетает мимо денег, не поймает и жалких 15 процентов, и, значит, атас. А что такое атас на языке родимых осин? Это, значит, совок вступает в свои права, как воевода Мороз. Зарылись в технических деталях, которые высосаны из пальца, там нечего пересчитывать, если, конечно, ты не Элла Панфилова, у которой на проводе администрация президента с металлом в голосе. Мучились почти сутки и объявили то, что было понятно заранее, что Байден на позорном четвертом месте (хорошо хоть гей-разведчик в первые ряды прополз), и все, гуляй, рванина.
Но мы увидели то, что уже знали заранее: конечно, мечтатель из Кремля (как и его первый ученик Белый вождь из Вашингтона на реке Потомак) не прав, утверждая, что хваленная демократия – лишь лицемерие, небрежно прикрытое листвой, как тело в стихотворении Олега Григорьева. Нет, это лишь процедуры плюс манеры, но если дело пахнет керосином, то есть и процедуры, и манеры на спасают от запаха жареного, то появляется та страховочная сетка, которая и есть совок. Нет, совок не в полный рост, но как тень отца Гамлета, он как бы есть и его вроде как нет в этой чужой и незнакомой жизни, столь разительно отличающейся от нашей. Он есть где-то внутри, как какая-то божественная ватерлиния, которую нельзя перейти без опасности пойти камнем ко дну, и перед тем, как тонуть, даже самый респектабельный Титаник выбрасывает спасательные круги, на которых мелким, мелким шрифтом, петитом таким жалким почти невидимым начертано стеснительное домашнее имя: совок.