Вот опять перемена погоды случилась
Переход от лета к осени в Новой Англии – поспешный, но не окончательный. Еще вчера гудел недовольно через губу кондиционер в квартире и машине, а сегодня печка, подогрев сидений, и шарф как флаг предательских перемен.
Но лето никогда не уползает здесь в свою глубокую берлогу (помните: подними повыше ногу,) как в России, только дедушка Мороз даст маху, не доглядит, как Путин за иностранными агентами, и все возвращается взад. Нет ни бодрящего мороза, ни Путина; на рождество мы как-то ездили в футболках, потому что тепло совершило длинную рокировку с холодом и все вернулось на место, будто всегда лежало на полках, лишь пыль стряхнули. Возможно, поэтому американцы даже по снегу и слякоти порой бегут, как волна по кромке берега, в шортах и шлепках. Я сам привык не одеваться тепло в машине, чтобы не срывать ее потом с отвращением, словно в порыве страсти любовник молодой ждет минуты верного свидания, так легко рифмующегося с упованием на вольность, которая для поддержания авторитета и несбыточности обозначена как святая.
Но homeless как земноводные живут на два мира: они с нами, и с ними, теми, кто как гонцы, приносят плохие новости. Поэтому и летом порой под теплой курткой угадываются свитера в дырах от сонной сигареты, бездомный – сам для себя манекен, носит все, что пригодится, или катит свой дом на колесиках в виде тележки с передвижным гардеробом. При определенном напряжении можно представить то, куда они уползают, когда кончается день и тепло, — Россией. То есть пока чисто и светло, они здесь в Новой Англии с ее недоверием к любому, кто не благодарит за право жить трудом со всеми сообща и заодно с правопорядком. А когда день кончается, переворачиваются песочные часы, и они исчезают, перелетая на крыльях ночи (крылышкуя золописьмом) в воображаемую Россию: это чтобы жизнь медом не казалась, и можно было в страдании как в щелоке отбеливать глупую душу.
А ты, поди, проверь, куда исчезает белый день, теплый полдень и небритая нега на скамейке с замолчавшим фонтаном? Если этот ночной странноприимный дом не Россия, пусть первый кинет в нее камень. И слушайте, раздастся, я почти не сомневаюсь, стеклянный звон хрустального оттенка, с каким всегда рушатся иллюзии. Тоже музыка, разве нет.