Еще не проехали половину пути, а поезд наполовину пустой. Так бывало, когда 7-й скорый, едущий до Севастополя и набитый битком от самого Ленинграда, потому что билетов днем со огнем (на часах, скажем, 74 или 75), вдруг начинал на глазах пустеть скоропостижно при подъезде к Симферополю, а после – так шаром покати. Никого, дверь в туалет, где толстая лужа от края до края, не закрывается, очереди в туалет нет, все давно переоделись и сидят на иголках: когда же море?
Я это о том, что записал в лучшем случае четверть своих Заветных сказок, а доберется ли кто до города-героя Севастополя, или мне одному выгуливать девушку по бульварам? Не знаю, что еще добавить, решил даже в конце аппендиксом прицепить к четвертому эпизоду короткий ролик о том театральном зале, в котором я читаю свои сказки. Типа: вот в какой обстановке приходится писать свои дурацкие тексты. То есть о нашей гостиной, куда меня опять пустили, так как там света больше, тем более, что нам помыли окна почти что альпинисты на пожарной лестнице, а кто еще на таком хлипком сооружении на десятиметровую высоту полезет. Но жена сразу раскусила мой замысел и отвергла с порога: выклянчивать внимание дополнительным номером на бис некрасиво, да и кто тебе сказал, что открывать дверь в чужую приватность — интересно другим, да и пристойно ли? А я как раз стедикам решил попробовать, всего-то секунд 15-20, но жена говорит нельзя и стыдно, значит, нельзя.
Ты думаешь, есть хоть один человек, который поверит, что ты такая лапочка и жену боишься пуще советской власти, а не изображаешь опять невесть что, говорит мне в таких случаях жена, а права ли она, я не знаю. То есть я-то считаю, что вообще никогда ничего не изображаю, разве что когда пишу в жанре сказа, типа: от второго лица, но ведь я почти всегда пишу так, даже когда пишу якобы исповедальную прозу, но и ее разыгрываю по ролям и дискредитирую как жанр, потому что пафоса и канона боюсь, как запаха, а к запаху я чувствителен до болезненности.
Но с другой стороны я страх как люблю повалять дурака, когда я это всерьез или придуриваюсь, чужой и незнакомый не сразу и сообразит, но где вы здесь чужих видели, если и своих днем со огнем не найдешь?
Если вы думаете, это к тому, что я за советом, записывать ли мне дальше Заветные сказки или моего дуракаваляния и так с горкой, то – нет, если я чего решил, то доделаю со всем возможным тщанием. Тем более, чем дальше в лес, тем всегда таинственней и непонятней, а если не ходить, туда, где не бывал, зачем ноги?
Помните, как Ван Вин на слова Ады Вин после долгой разлуки: «Ты совсем не изменился», с грустью отвечает: «Я, видишь ли, потолстел». – «Вана стало больше», быстро ответила она.