Ситуация вокруг убийства главы крупнейшей страховой компании Америки United Health Care выходцем из привилегированной семьи и выпускником престижного университета Луиджи Манджони с совершенно неожиданной массовой поддержкой его практически во всех социальных сетях открывает для многих новое восприятие Америки. Штампом последних дней стало отношение к Манджони как к народному герою и Робин Гуду. Его аккаунты в соцсетях, вчера насчитывавшие несколько десятков подписчиков, сегодня переваливают за полмиллиона. Деньги на его адвоката, несмотря на противодействие ряда платформ, собрали почти мгновенно.
Из России США видятся оплотом капитализма, законопослушной страной с отсутствием социальной солидарности по европейскому образцу. Но на самом деле все намного сложнее, и о том, что американский официоз вызывает раздражение многих, свидетельствуют такие разнокалиберные вещи как частые школьные шутинги, эмоциональное осуждение Израиля и выборы того же Трампа, который парадоксальным образом идентифицируется как борец с истеблишментом (хотя многие догадываются, что он только делает вид, что борется против корпоративного слоя толстосумов). Но предпочитают за чистую монету принимать его обещания осушить вашингтонское болото, как и другие не менее фанфаронские обещания.
Но в любом случае такая интерпретация Трампа говорит о том, насколько далека реальная Америка от ее образа во всем мире, где она этакий самоуверенный мировой полицейский и транслятор ковбойской морали посредством экрана Голливуда.
Однако тот же Голливуд периодически давал многочисленные подсказки: и когда делал героями бандитов и грабителей банков вроде Бонни и Клайда, и когда показывал эталоном какого-нибудь Рэмбо, десятками убивающего продажных или просто выполняющих свою работу полицейских на радость своей и чужой публики.
Я же в связи с восторгами американской аудитории по поводу убийства главы UHC итальянцем с романтической внешностью вспомнил один эпизод из сериала про Джека Ричера в исполнении Тома Круза. Там есть сцена, в рамках которой герой убегает от полиции, и в какой-то момент выскакивает на широченный проспект и, видя далеко внизу улицы первые полицейские машины, выходит из своего автомобиля, который по инерции катится вниз, и на глазах десятков людей переходит улицу и встает в очередь на автобусной остановке. Прячется в толпе. В этот момент появляются многочисленные полицейские машины с сиренами, полицейские вертолеты, небо освещают прожекторы. И тут совершенно неожиданно начинают вести себя люди на автобусной остановке. Один снимает с себя бейсболку и протягивает его герою Тома Круза, другие встают впереди него, закрывая собой от полицейских. А ведь они ничего о нем не знают, не подозревают, что он сражается за условную правду с коррумпированными служителями закона. Они знают только одно: его преследует государство, и без промедления встают на его сторону, выбирая своих и чужих.
Я полагаю эту сцену одним из самых красноречивых свидетельств не просто напряжения в американском обществе и проявления воинственного и революционного анархизма. Человек достоин поддержки, если его преследует родное государство и полиция, которая меня бережет. И именно об этом говорит причисление убийцы главы самой богатой страховой компании к лику героев.
Да, у очень многих есть претензии к страховой медицине в Америке, для работающих и немало получающих представителей среднего класса, который не первый год исчезает прямо на глазах, переходя наверх или вниз, серьезное заболевание подчас становится причиной потери всего. Потому что вместе со страшной болезнью приходит понимание, что десятилетия отчислений на медицину не гарантируют оплаты операции или дорогостоящего лечения. Я знаю наших бывших соотечественников, скажем, из Молдавии, которые не то что зубы летали лечить домой, но и вообще имели чуть ли не билет с открытой датой, дабы успеть лечь на хирургический стол не в каком-нибудь престижном Massachusetts General Hospital, занимающем 5 место в мировой табели о рангах. А в неведомой заштатной районной больничке с бывшими советскими врачами, потому что иное просто не по карману.
Однако все намного хуже дороговизны медицинских услуг и порой недобросовестности страховых компаний: социальное напряжение в Америке на самом деле редко выходит наружу, оно скрывается по разным причинам, по которым и поддержка Трампа скрывалась от проводящих социологические опросы, потому что они, социологи, с той стороны зеркального стекла.
И да, есть повсеместные хорошие манеры и вежливость, которые вводят в заблуждение непосвященных, но те, кто способен разглядеть то, что происходит на глубине, не удивлены, что героем становится убийца представителя корпоративной Америки. И это если не приговор, потому что что такое приговор — надо еще выяснять, то проявление той отчасти анархической, отчасти революционной ситуации, которая не разрешается двухпартийной системой, меняющий республиканцев на демократов и обратно раз в четыре года. Не лечится это электоральными приемами, болезнь глубже, серьезней и непонятней, чем все то, что выговаривает пресса, считающаяся свободной. И только иногда что-то сверкает в небесах, и освещается картинка, от которой не по себе становится многим, если не всем.
Если говорить об историософских (не скажу — эсхатологических) предчувствиях, на которые бурные исторические и политические события провоцируют сегодня нас со многих сторон, то, возможно, имеет смысл вести подсчет очков не по разрастанию влияния самых мрачных сил, перехватывающих инициативу у того, что раньше связывалось с прогрессом и надеждами разнообразного толка. Если говорить о действительно опасном и негативном, то лучше, как ни странно, пристальнее рассматривать тех и то, что обладает инерцией интерпретации как нечто порядочное, либеральное, играющее на стороне света (при этой попытке тех, кто не нравится отравлять на противоположную сторону тьмы).
В принципе уже само это разделение политических процессов по религиозному принципу добра и зла, света и тьмы само по себе является такого рода упрощением, что к адептам религиозной дихотомии стоит присмотреться как к суровому предупреждению и угрозе. Потому что религиозное упрощение, тяга к делению на белое и черное само по себе чревато возрастанием конфликта до уровня непримиримости.
Деление на свет и тьму почти неотличимо от деления на своих и чужих, когда свои воины света, а чужие — исчадье тьмы. Вместе с теологической терминологией растёт непримиримость и невозможность договориться в принципе. И именно поэтому стоит присматриваться не к тем, кто в рамках этого искусственного нравственного противостояния как бы осуждаем, несет заряд очевидного разрушения, как какой-нибудь Путин, Хаменеи или тот же Трамп. Но в том-то и дело, что готовность к непримиримому неприятию другого никак не менее отчетливо демонстрируют вполне, казалось бы, либеральные и приличные люди с антивоенной позицией, осуждением репрессий Путина, террористов всех мастей и вообще борцов за все, интерпретируемое хорошим,против всего интерпретируемого неисправимо плохим.
Но в том-то и дело, что вот эти вроде как приличные люди несут в себе запас такой непримиримости и на самом деле мракобесия, что все или многие исчадья Ада вполне с ними готовы посоревноваться.
Возьмем, к примеру вполне частный и не такой вроде многочисленный случай политической идентификации тех российских или бывших российских граждан, которые подчеркивают в себе национальное еврейское начало. То есть о том, что это не генетическое или этническое, а именно культурное и символическое свидетельствует отсутствие указанного феномена у тех, кто не идентифицирует себя как еврей. А что написано у него в тех или иных документах, вообще значения не имеет, так как национальное — это воображаемое сообщество. И если вы ничего по этому поводу не воображаете, то к вам это воообще никакого отношения не имеет.
И напротив, если вы ощущаете как позвоночник принадлежность к воображаемому сообществу нации, — и здесь еврей от тунгуса или уйгура ничем не отличается, потому что сам факт национальной идентичности удивительным образом перевешивает все или почти все.
То есть по каким-то другим профессиональным признакам носитель воображаемой общности может быть интеллектуалом, правозащитником, либералом со стажем противостояния разным фазам российского деспотизма, но эта воображаемая принадлежность опережающиму развитию делает из любого вроде вчера, сегодня, завтра приличного человека — еврейского националиста или просто горделивого националиста. Потому что еврейскость (чуть не написал имперскость, потому что это почти одно и тоже) ничем не отличается от других попыток объявить своих стороной света, а им противостоящих — стороной тьмы. И у многих есть оселок — святой и богохранимый Израиль, который всегда прав, всегда жертва, всегда отвечает только в ответ на жестокость, а сам жестокости и несправедливости чужд как как агнец небесный. Или то, к чему грязь не прирастает и не пристает.
И то, что это — опасное мракобесие, прочеркивает очевидное соображение, что реальная национальность здесь вообще никакого значения не имеет. Мои мнемонические правила убеждают, что можно сто тысяч раз быть евреев, но, скажем христианские убеждения с большой вероятностью избавляют от ощущения национальной исключительности в виде партийной принадлежности к гонимой и всегда светлой нации. Как перекись.
Само по себе христианствоили православие не обладает, конечно, универсальным противоядием, но в случае ощущения принадлежности в воображаемой общности евреев и борцов за святой Грааль-Израиль, каким-то образом помогают и освобождают от предубеждений в исключительности.
Точно также работает и следующее сопоставление, принадлежность к группе советских или российских евреев почти наверняка нагружает обладателя его чувством высокомерного превосходства в рядах борцов за маленький и гордый Израиль (так у членов партии в конце 80-х-начале 90-х пейсы, как уверяли очевидцы, начинали расти уже в самолете при приближении к земле обетованной). Но и напротив евреи из числа израильтян, настоящих или бывших, подчас что-то (может, исторический опыт) излечивает от ощущения высокомерной и мракобесной исключительности. Что опять же подчеркивает, что дело не в генетике или этносе, а в культурном и символическом высокомерии на националистической почве.
Можно еще раз повторить, что евреи сами по себе никакой не признак неизлечимой болезни, потому что этничность и национальная принадлежность — фиктивные свойства, и не могут быть корректно доказаны как имманентные. Это просто пример того, что можно быть антивоенным активистом, искренним борцом за свободу незалежной Украины, правозащитником с выдающимся стажем, но от мракобесной национальной исключительности это не страхует.
Националистическая утопия, как мы видим, куда влиятельнее и сильнее многих других способов поиска идентичности, и, значит, дабы убедиться в победе архаики над современностью, мракобесия над логикой не надо исследовать закоулки Кремля или шиитских мечетей Тегерана, можно просто заглянуть в глаза приличного российского еврея с высшим в анамнезе, с романтическим даром и жаром переквалифицирующегоборьбу с путинским режимом в националистические иллюзии, которыесвидетельствуют о мрачной бездне, на краю которой многие и мы с ними находимся. И это вполне достаточно для историософского предсказания и пессимизма. Не лечится. Не вакцинируется.
Понты — разговорная версия необеспеченной реальностью угрозы. Или угрожающего обещания. Угроза практически всегда присутствует, потому что понты — способ представить себя или свою позицию более сильной и сокрушительной, нежели есть на самом деле.
Возьмем несколько примеров из актуальной политики. Путинская стратегия, начиная как минимум с мюнхенской речи 2007 года, это требование рассматривать силу России не по таким вполне объективным характеристика как уровень технологического развития или размер ВВП, а по потенциально возможному использованию ядерного орудия. Вполне рациональный, надо сказать выбор, и, в общем и целом, единственный. По всем объективным и экономическим параметрам Россия при всех запасах нефти и газа и вообще полезных ископаемых — страна второго ряда, из второй – в лучшем случае — десятки стран по уровню развития, а по уровню ВВП на душу населения, то есть по богатству, обеспеченности людей, вообще из второй половины первой сотни. Да и конвенциональное оружие, то есть обыкновенная армия России — далека от мировых кондиций.
И что делать, если вам выпало стать во главе самой большой по территории страны, которая по цивилизационным параметрам — обыкновенная развивающаяся второсортная держава с уровнем мощи, так сказать, как у Аргентины или Испании. Причем у Испании уровень зарплат граждан почти в десять раз выше, потому что экономика лучше и общество более развито. И Путину ничего не оставалось, как бросить на свою чашу весов ядерные понты. То есть требовать, чтобы Россию оценивали не по уровню развития, а по уровню возможного разрушения, если она применит ядерное оружие. Понятно, что такое применение не останется без ответа, но понты на то и понты, чтобы представлять собой символическую угрозу, не конвертируемую в реальность. Потому что конвертация — самоубийственна.
Но вся политика, начиная по крайней мере с Мюнхена, это попытка доказать, что Путин не просто так скрипит зубами, а вполне готов конвертировать понты в политическую стратегию. В этом смысле война в Украине стала почти неизбежным и минимальным воплощением угрозы и требования оценивать Россию не по уровню развития, а по уровню потенциального разрушения, на которое она способна.
Но понты, конечно, не изобретение Путина и русских. Если сравнивать Путина с Трампом, но понты Трампа куда более полифоничны и многообразны. В том числе потому что Америка более чем в десять раз сильнее и богаче России и вообще технологический гигант и образец для подражания, от реальной силы до мягкой, того же Голливуда, которые все ругают и при этом почти все смотрят. По сравнению с Россией Америка — великан, но резоны политической борьбы вывели на авансцену политика, использующего громогласные понты как главный политический прием.
Не уходя далеко от нашей темы можно вспомнить обещание Трампа остановить войну на Украину за 24 часа до вступления в должность. Когда прошли первые 24 часа после его избрания многие поспешили вспомнить об обещании Трампа, а его защитники поспешил уточнить, что 24 часа — это скоро. 24 часа — это понты, обещание, построенное на угрозах, если Украина не согласится — одно наказание, если Россия — другое. Но окажутся ли действенными угрозы, особенно для России, не вполне понятно. Потому что угрозы — это попытка конвертировать понты в реальность, конечно, для политика, обещающего вернуть Америку в рай прошлого величия, обещания мира — лишь толика его многофункциональных понтов, и вся Америка разделилась на тех, кто полагает обещания Трампа — реальностью, и теми, кто видит в них дешевые понты. Дешевые и неосуществимые.
Однако и третий член уравнения Украина — предлагает никак не меньшие по объёмам понты. Вся вот эта затея с европейским выбором и объявления России вчерашним днем — тоже понты. То есть понятно, что есть право нации на самоопределение, есть право вроде как любого государства самому выбрать себе союзы и конвенции. Но ведь это понты. Только в раю, если помните влажные мечты евангелиста, возлягут вместе волк и ягненок, лев и козленок. В реальной жизни без понтов возлечь могут русский и украинка, мальчик из Тамбова с девочкой из Львова, студент института физкультуры с со студенткой хоть Буркина-Фасо, хоть с англичанкой с копной рыжей спеси, потому что секс — великий уравнитель. Он смешивает все карты — сословные, государственные, конфессиональные. Но вне сексодрома, различия остаются, и это геополитические различия, в которых понты подкрепляются только реальной силой.
Никакой реальной силы у Украины, решившей плюнуть в мерзкие глаза русского старшего брата и упасть в объятия хлебосольного Европейского союза с прицепом в виде зонтика НАТО, никаких сил не было. А все европейские и американские посулы, что Украина имеет право — были, увы, понтами, которые никак не консервировались в реальность при наличии агрессивного несогласия со стороны бывшего, которого решили бортануть. И бывший не приминул об этом заявить, потому что для него это был повод подтвердить, что он это не понты бить-колотить мобилизован и призван, а реально такой новый Чингисхан в плоском теле камбалы в собственном соусе.
Понты – безусловно универсальный прием, что там Путин или Трамп, называвший Зеленского самым великим продавцом, — не говорил: воздуха, но читают именно так. Любой кот Васька встретив соперника ушастого, изгибает спину мостом, шерсть поднимает на загривке, чтобы казаться больше и страшнее, но ведь эти понты действуют только до того, момента, как не нашлось желающих проверить на вшивость, то есть на реальность сил и мускулов. А там уж как фишка ляжет – может, ради подтверждения понта придется рухнуть в третью мировую, может, потерять доверие избирателей: это у кого какое поле применение сил. Но понты – опасная игра, хотя и многие в нее играют, за неимением гербовой.
Одна из кажущихся тайн американской жизни, которую я не разгадал: громкая публичная речь. Так легко узнают американцев за границей, особенно внутри туристической группы. Они говорят не просто громко, — громогласно, как будто перекрикиваются в шумном доменном цеху или на сельской ярмарке. Или как будто никого нет.
Но в том-то и дело, что это не способ выказать неуважение или превосходство над окружающими, как это кажется на новенького. Точно также громко, почти криком американцы здороваются друг с другом в пустом гулком коридоре, на парковке, при этом, в отличие от русских, не поднимают руку в приветствии, если идут навстречу другу другу с расстояния. В лучше случае махнут рукой, будто как бы отмахиваются от чего-то вроде мухи.
Вот в соседней половине больничной палаты, за двумя матерчатыми занавесками, семья сгрудилась вокруг пожилой женщины в этой, знаете, американской больничной униформе в виде дурацкого халатика без гендерной принадлежности с двумя завязками на шее и спине, так что спина с неаппетитной небрежностью видна. И рядом кнопок на плечах, дабы освободить плацдарм для стетоскопа или латексной руки медсестры. Всего пара расцветок в бледный застиранный цветочек. Дешевенький ситчик.
Но даже если вокруг больного двое, трое или один, они будут орать так, будто перекрикивают идущий поезд. И здесь некому предъявлять превосходство (это при Трампе-то), и говорят о своих домашних делах так, будто хотят докричаться до истины в бане. Когда-то я думал, что этот междусобойный ор – знак именно публичности. Мол, мы не шепчем, не приглушаем голос с русской стеснительностью и тягой к приватности, а говорим то и так, что можем повторить хоть в суде, хоть при любом другом слушателе. Но ведь американцы намного стеснительнее русских, правила хорошего тона культивируют предупредительность и вежливость. Те же шорты вместо плавок. Или как они заворачиваются в полотенце в бассейне при путешествии из душа в раздевалку, среди голых особей своего пола. А если не делают это и сверкают яйцами как паспортом, то можете не сомневаться в советском или китайском происхождении наглеца, им нечего скрывать, кроме своих цепей. В том же джакузи не скрывают причинных мест только наши друзья по социалистическому прошлому и те, кто не хочет и не натягивает на себя личину мимикрии к новой отчизне.
Так что громкие, резкие голоса за занавеской или в другом публичном месте – это все же тайна способа ведения коммуникации по банальному принципу: таинственна ли жизнь еще? Таинственна еще. И какая благословенная тишина, когда гости уходят и крики уходят на перерыв.
Одна из главных проблем Украины состоит в том, что она ведет одновременно две войны. Одну против российских войск, вторгшихсяв Украину, по приказу Путина бомбящих мирные украинские города и жизненно важную инфраструктуру. И в этой войне не сочувствовать Украине невозможно.
Но одновременно Украина ведет куда более широкую, хотя и символическую войну против русской истории, русской культуры и всех русских, которые когда-либо жили в России, имеют к ней какое-либо касательство, например, говорят, думают на русском или имели/имеют российское гражданство. Даже если они являются давними и непримиримыми противниками и критиками путинского режима или давно умерли, хотя против Украины ничего не имели, Украина ведёт с ними неослабевающую ни на мгновение войну. И выиграть эту войну она не имеет шансов. В том числе потому, что это война выдуманная, ошибочная, имеющая своими целями не реальность, а вымышленные и несуществующие символы.
Но мало того, очевидный проигрыш во второй войне ослабляет Украину и в первой, так как противники, назначенные, выбранные ею для символических атак, могли бы ослабить силу путинского режима. А вот война Украины против всех русских и всего русского только усиливает путинский режим, и это настолько очевидно, что даже не нужно искать дополнительных аргументов.
Вот, посол Украины в Германии, явно получая одобрение из Киева, осуждает антивоенный марш в Берлине и повторяет безумные и вполне архаичные идеи о коллективной вине всех русских за войну. И явочным порядком противопоставляет Украине тех, кто борется, как может, с путинской властью. Казалось бы, простая истина: враг моего врага — мой друг, должна была бы помочь украинским идеологам понять, что вторая символическая война Украины против русских и русской культуры вредит ей. Но нет, имея цели, о которых не хочется много рассуждать, потому что они имеют отношение к внутренней и недобросовестной конкуренции, части украинской элиты, получившей власть в Киеве, удобно интерпретировать войну с путинским режимом или путинской Россией как войну между русскими и укрДаинцами. И хотя в этой виртуальной войне Украине никогда не победить: и потому что война виртуальная, и потому, что она вредна ей самой, украинская элита продолжает вести войну на два фронта, и возможно, проиграет на обоих.
Украину, на которую напал Путин и его режим, безусловно, жаль. Украину, которая пытается бороться с русской культурой и российскими противниками Путина, как это было на конференции, где против участия Юлии Навальной грубо выступили украинские активисты, тоже жаль, но как мы жалеем глубоко больных и нездоровых, опасных, прежде всего, для себя, и лишь в последнюю голову — для других.
Кто ответит: если Украина, не выдержав войну на два фронта, проиграет обе? С неловких и недалеких идеологов воображаемого национализма рано или поздно спросит собственный избиратель. Но тем, кто сочувствует Украине, на которую напало войско, посланное Путиным, будет обидно, если это действительно случится слишком поздно.
