То, в чем участвуют многие из знаковых либералов по отношению к ФБК, в том числе уверявших в уважении и дружбе с Навальным, это — охотничий гон, травля, попытка добить соперника, раз выдалась такая удача. Их не устроили объяснения отношений и понимания сути проблемы с банкирами Пробизнесбанка, предложенные ФБК, потому что им нужны не объяснения, а покаяние, публичное унижение, стояние на коленях, признание, что они такие же конформисты, как и все либералы, служившие Ельцину и Путину. Или просто пользовавшиеся возможностью быть при любой власти на коне и лишь вдобавок к конформизму чуть кривить губы в презрительной усмешке.
Они почувствовали, что пришел их час, возможность выводить на чистую воду тех, кто унижал их просто своим существованием и позицией неприятия конформизма, кто не просто разоблачал коррупционные схемы путинских чиновников, но, вслед за Навальным, обозначил 90-е с их триумфом, возможностью за половинчатость позиции получать дивиденды от власти и считаться попутно критиками режима. Очень удобная, можно сказать, каноническая позиция, использованная и советской либеральной интеллигенцией, и их преемниками на стезе конформизма.
Но самое главное было не в половинчатости, не в прислуживании власти, а в том, что именно они – либералы-интеллектуалы, выходцы из первых вроде как тогда еще кооперативных СМИ и других новообразований эпохи стали теми, кто разрабатывал язык власти, приемы ее обольщения, объяснения обществу важной функции власти как стороны в фиктивной борьбе с красно-коричневым реваншем, что было ширмой, за которой при их помощи и участии пилились гири якобы никому не принадлежащей собственности. Вчера еще как бы общенародной, а сегодня просто лежащей в пыли, бери – не хочу.
Потому что без участия экспертов-либералов, без их интеллектуальной работы власть бы оставалась голой и немой, безъязыкой, беспомощной и слабой, а они превратили ее в то, чем она является сегодня, хотя была почти такой же и вчера.
В чем разница между ФБК Навального и сегодня упрекающим хором статусных либералов? В том, что ФБК, в отличие от них, обладает политической субъектностью. Что команда Навального была уже протопартией, со штабами почти во всех регионах, структурой функционеров и волонтеров, она бы стала партией, но вовремя спохватившаяся власть не позволила ей это.
Однако в структуре штабов была не только организация, сохранившая до сих пор дух этой политической субъектности, но и принципиально иная политическая позиция – не услужения власти с двусмысленной усмешкой на устах, а политического оппонирования, оппозиция по принципиальным проблемам собственности и власти. Это Навальный объявил 90-е с их триумфом половинчатой позиции статусных и прочих либералов – фундаментом всего, что случилось с Россией на переходе от перестройки к авторитарной власти, монополии собственности, приобретенной нечестно и почти всегда тайно, и последующей трансформацией в диктатуру. Потому что этого требовала все та же сомнительная процедура обогащения, которую не хватало сил сделать легальной и общепризнанной. И чтобы сберечь ее вместе с властными прерогативами, из нее вытекающими, понадобилось сначала вытащить из колоды Путина как охранника состояний, а потом просто следить за тем, как все это превратилось в неизбежную диктатуру.
Та травля ФБК, которая вроде как вытекает из их сотрудничества с банкирами с сомнительными как почти вся эпоха состояниями, это просто удобный способ вцепиться в мягкую холку и давить, душить, требовать покаяния и унижения, чтобы стереть, нивелировать разницу между политическим конформизмом и необходимостью получать пожертвования на свои расследования, имеющие совсем другой статус и смысл – политического оппонирования постперестроечной истории конформизма и предательства. Предательства, потому что сущность и даже миссия интеллектуалов особенно в переломную эпоху, — это не статьи или лекции, не рецензии или выставки, а создание убедительной для общества модели существования его в эпоху становления и движения от спущенной сверху и ненароком свободы к реальной независимости общества, университетов, СМИ, институтов. И то, что в конкуренции с властью, имевшей прямо противоположные цели усмирения общества, победил путинский план великодержавной диктатуры на куриных ножках, — это и есть главное поражение и предательство либералов-интеллектуалов. Они выбрали услужение вместо отстаивания независимости, создания этой интеллектуальной независимости, и сегодня не могут простить, что ФБК стал силой и символом, вечным упреком их половинчатости и конформизма, что простить невозможно. И раз выдался момент сравнять с землей полюс, своим существованием доказывающий их концептуальную и психологическую слабость когорты слуг, то надо кричать: ату, ату их, они не лучше нас, пусть смирятся, пусть согласятся, что такие же подлые как мы. Не такие, и никогда такими не были, при Навальном и без него. Но стерпеть это невмоготу.
Для того, чтобы объяснить револьверный лай, с которым ответ ФБК Навального на упреки Максима Каца был встречен знаковыми постсоветскими либералами, стоит отступить на шаг назад. Понятно, что разоблачения Каца были судорожной попыткой ответа на сериал Марии Певчих и ФБК «Предатели» и затем обнародования доказательств того, что за нападениями на ряд оппозиционеров, посмелевших критиковать Невзлина и Ходорковского, стоит сам Невзлин, а Ходорковский знал об этом на два месяца раньше, чем все остальные. Но решил никак не реагировать, по существу покрывая Невзлина, что без сомнения стало ужасным ущербом для репутации. Ведь с большим трудом можно представить себе, что раньше белый, пушистый и законопослушный Невзлин вдруг сошел с ума и начал заказывать бандитам нападения на функционеров ФБК и женщину с ребенком, жену экономиста Миронова.
Куда реальнее предстает предположение, что Невзлин действовал так, как привык действовать в своих бизнес-практиках по отстаиванию интересов Ходорковского в те же девяностые. И, следовательно, обвинения его в заказных убийствах со стороны российской юстиции, которые всем или многим представлялись политически мотивированными, имели вполне резонные основания.
И это вместе с осуждением практик 90-х в фильмах «Предатели» соединялось в одну очень достоверную картину, как бесчестные методы приватизации, при которых обыкновенные и бедные как мышь бывшие советские комсомольцы и другие функционеры становились по щелчку пальцем миллиардерами, пользуюсь своими номенклатурными связями и вполне себе бандитскими практиками оттеснения конкурентов. И, значит, представление о многих видных либералах, пытающихся сегодня после начала войны в Украине занять в эмиграции ниши оппозиционеров и пастухов стада, по меньше мере имеет сомнительную предысторию. Мнящие себя потенциальными кандидатами на будущее президенство или по меньшей мере министерство, а пока на право пасти народы, многие знаковые либералы ощутили, что их репутации, если не рушатся в одночастье, то получили пробоину по левому борту. И дабы спастись был вытащен довод: сами такие, сами берете грязные деньги и изображаете невинность, отмазывая репутацию воров-банкиров в обмен на регулярные пожертвования.
Неизвестно, кто передал Кацу массив документов, но то, что его нападение на ФБК было скоординированной акцией нескольких ведущих либералов-эмигрантов с деньгами и именем, представляется правдоподобным. Сами воры, заголосил Кац, не вам упрекать других в нечистоплотности, у самих рыльце в пушку, нечего строить из себя целку.
Теперь об ответе ФБК на инвективы Каца. На самом деле признавая, что ряд практик владельцев Пробизнесбанка были сомнительными с этической стороны (хотя и вполне рутинными для российского банкинга), ФБК показывают, как Кац выбирал из массива оказавшихся у него документов только те, что позволяли огульно обвинять банкиров. В частности, Кац показывает как деньги выводились из банка, но принципиально не хочет видеть, что эти же деньги возвращались в банк. Да, не всегда на те же счета, но возвращались, и то, что обвинители ФБК утверждают, что они в дальнейшем могли быть украдены, это перфектология: нет ни одного документа, фиксирующего перевод денег вкладчиков на личные счета банкиров. Могли они в результате не известных и не задокументированных операцией быть украдены, возможно, но на это ничего из обнародованных Кацем документов не указывает.
В любом случае, ФБК всего лишь приняли в трудную минуты техническую помощь от одного из бывших владельцев Пробизнесбанка и получили донаты, но они не могли и были не обязаны проверять на детекторе лжи всех тех, кто жертвовал деньги на их деятельность и проверять их с такой тщательностью, с которой это сделали сегодня.
Но хулителям ФБК по барабану эти разумные соображения, для них единственный шанс отвлечь внимание от обвинений Невзлина в бандитизме, Ходорковского в том, что знал и покрывал, а знаменитых выходцев из 90-х, что это была эпоха бесчестного обогащения за ширмой якобы борьбы с красно-коричневым реваншем, если помнить этот обиходный термин, и мешающими делать бабки конкурентами.
Интересной и специфической нотой в этом хоре осуждения являются практики, применяемые сайтом Каспарова каспаров.ру, где Невзлин был постоянным колумнистом. По большому счет это больше забавно при малой популярности сайта, работа которого организована просто: здесь перепечатки публикаций от известных имен, копипаст из интернета, соседствуют с кропотливой деятельностью никому или мало известных персонажей, проводящих отчётливую партийную линию, которой публикации более известных авторов придают респектабельность.
Здесь много наивного, как, например, попытки всячески увеличить значимость самого Каспарова, чьи публикации и интервью специальными приемами задерживаются на главной странице и даже на первом месте этой главной странице. То есть остальные публикации идут своим путем, заменяемые более свежими, а публикации шефа зависают в выгодной позиции, пропуская остальных вниз. Понятно, это просто болезненная амбициозность и политика потрафления ей со стороны редакции. Что особенно бросается в глаза, когда сайт вынужден ставить материалы про Юлию Навальную, как раньше про самого Навального, которые в болезненном воображении владельца сайта были ему конкурентами.
По крайней мере, сайт предпочитает не давать ни про Навальную, ни про ФБК нейтральных сообщений, а всегда выискивать отрицательные реакций и ими заменять информационные публикации. Но этого мало. Среди фирменных и предельно эмоциональных хулителей ФБК Навального есть ряд вполне себе анекдотических фигур. Например, Виталий Гинзбург, полный тезка славного академика, именно его перу принадлежат наиболее отрицательные и оскорбительные отзывы на деятельность ФБК, хотя сам автор имеет более, чем яркую биографию. Он бывший полковник и подрядчик строительства космодрома Восточный, после обвинения в огромных хищениях, на фоне которых шалости владельцев Пробизнесбанка кажутся детскими, он попытался сбежать, но был задержан властями Чехии. И доказательства, предложенные российской стороной, показались чешскому правосудию настолько существенными, что он просидел в чешской тюрьме два года и не был выдан российским властям из-за израильского гражданства и утверждений, что законной процедуры в российском суде он не дождется.
И вот теперь тот же персонаж, используя все так же российские сливы документов, упрекает ФБК в нечистоплотности. Это, конечно, эпизодическая и анекдотическая подробность того хейта со стороны постсоветских либералов, с которым были встречены вполне себе здравые и спокойные объяснения ФБК на наезд со стороны лающего Каца.
В любом случае, хотя ФБК признали, что практики владельцев Пробизнесбанка были порой вызывающими сомнения, мы имеем дело со столкновением двух принципиальных позиций от разных поколений российских критиков путинского режима. Одна позиция – все было хорошо, пока не пришел ужасный Путин, и надо только свергнуть его с трона и все будет как у бабушки с дедушкой Ельциным. А вторая – что на фундаменте из бесчестности и воровства на основе номенклатурных связей не могло быть построено ничего существенного. И дабы строить дальше, нужно вынуть или изолировать отравленный стержень, который защищают что есть сил Кац, Ходорковский, Каспаров, Алексашенко, Надеждин и несколько десятков не менее знаменитых либералов, потому что защищают они себя. Себя как принцип.
Вопрос о политической роли, политической субъектности тех либеральных релокантов, которые оказались в эмиграции после начала войны, действительно важный. Более того, в самой среде либеральных эмигрантов он возникает как в семантическом плане, то есть в плане поиска наиболее точного наименования, и наиболее проницательные сомневаются в применимости к ним термина оппозиция, политическая оппозиция. Не редко возникает и недоумение по поводу странной политической пассивности либеральных эмигрантов, в частности причине, по которой за более чем два с половиной года эмиграции не было ни одной попытки создать политическую партию или движение, а так одни антивоенные, а точнее проукраинские и антипутинские конференции и форумы, с обсуждением срока неизбежного падения путинского режима и уверенности, что этот режим рухнет только после поражения в войне.
Но, конечно, практически полное отсутствие стремлений сформировать какую-то политическую силу, способную обратиться не к своей эмигрантской среде, а поверх границ, поверх барьеров к потенциальному избирателю внутри России, симптоматично. Потому что любой политик – это такая говорящая аннотация. То есть он говорит о той или иной частности, мы все говорим о частностях, но постоянно подразумевает символически расширяемое целое, на которое он намекает, если не обращается напрямую, реферирует, очерчивает границы. Ведь политик, формулируя позицию, одновременно мобилизует не просто какую-то свою аудиторию, а реальную или подразумеваемую аудиторию, сообщество избирателей, которые узнают – и здесь никакие границы не помеха – свои интересы в политической формулировке, и уже самостоятельно рекрутируются под политическим зонтиком привлекательного предложения.
Но казус состоит в том, что у либеральных релокантов нет никакого предложения, которое бы неизвестное по очертаниям облако избирателей, ощутило как пароль узнавания, как магнит, их притягивающий, позволяющий узнавать своих по тому или иному политическому признаку. И по очень простой откровенной причине простоты механизма политической аккумуляции, способной на привлечение массовой аудитории.
Предельно упрощая можно сказать, кто политическое предложение, способное сегодня, хотя, впрочем, и вчера привлечь под свои словесные знамена сторонников в массовом масштабе, конституируется в два по сути дела варианта. И это не совсем правые и левые, хотя их принято именовать именно так, будто политические предложения это две руки одного тела. Или две прямые, не обязательно параллельные, точно пересекающиеся, хотя точки или плоскость пересечения представляют особой интерес, а такие кривые, прихотливо расположенные в политическом пространстве. И куда точнее их различать не как руки, а как координаты – вертикаль и горизонталь. Горизонталь – это социально ориентированные идеи и движения, по принципугоризонтальной ориентации, предполагающие принципиальное если не равенство, то схожесть внутри таких определений как социальная справедливость, солидарность, интересы. Без унификации, а напротив с разделением на кластеры, области, классы, имеющие разные, конечно, цели и интересы, но обретающие себя в рамках одного – не плоскости, конечно, но пространства, величиной с человеческий рост.
В то время как как вертикаль, вертикально ориентированная политическая сила как бы соединяет верх и низ, того, что именуется богом, хотя бог здесь очень часто просто вата, забивающие пустоты, некие вневременные ценности и их получателя, потребителя, очень часто лишенного индивидуальности, теряющего себе в том, что именуется кровь и почва, MAGA, Make America Great again, и подобные характерные обобщения.
Политическая практика прошлого и нынешнего века позволяет рекрутировать политическим предложением действительно массовые аудитории, одним из этих двух вариантов мобилизации. И о чем бы не говорил политик, он обязательно присоединяет дополнительный символический контекст, состоящий из предложения встать в ряд по вертикали или горизонтали, ощутить себя воображаемым сообществом по имени нация, исповедующая свой вариант расшифровки неких божественных призывов, историй или стигматов, или социально ориентированной на солидарность социальной группы, аудитории, класса, узнающего в предложении политика себя и свои интересы.
Парадокс, на самом деле кажущийся, положения либеральных российских эмигрантов состоит в том, что они не в состоянии предложить ни один из вариантов массовой мобилизации. Они не могут агитировать за воплощение национального призыва, и не только потому, что часто принципиально дистанцируются от национальных интересов титульной нации России, но не могут сформулировать социально ориентированное предложение, так как практически с нескрываемым презрением относятся к социальным интересам российского большинства, или точнее, к социально ущербным его группам, очень часто патерналистки настроенным, нуждающимся в поддержке и за предложение этой поддержки готовых рассмотреть любой призыв, если он интерпретируется ими как свой.
По меньшей мере, именно так, на вертикаль и горизонталь сегодня делятся политические предложения, например, в США, где это республиканцы, говорящие о боге, нации и величии ее, и демократы, вербующие сторонников обещанием социальной поддержки. Так же примерно структурируется политическое пространство в Европе и других местах.
Но для российских либералов-эмигрантов ни первое, ни второе не доступно. Первое по причине того, что эта ниша занята российской властью, и трудно дифференцировать свой вертикально ориентированный призыв, как существенно иной и при этом объяснить свою оппозиционность. Но и социальная справедливость, социальная солидарность с социально же незащищенными слоями и группами, так же для них невозможны, так как они напротив дистанцируются от социальной проблематики, полагая ее дискредитированной советским опытом, да и не совпадающей с их собственными интересами.
Для них – это не социально ущербные, а ядерный путинский электорат, который либералы ощущают принципиально чуждым и даже враждебным себе. В том числе экономически, ибо весь постсоветский либерализм вышел из принципиального выбора, осуществленного либералами сразу после начала перестройки, когда они посчитали (и нетрудно понять почему), что их интересы, грубо говоря, не с бедными, а с богатыми. А на самом деле просто с теми, кто способен платить им гонорар за интеллектуально ориентированную политическую работу. Ибо постсоветские либералы были во многом преемниками политической ориентации советской либеральной интеллигенции, которая хотела стоять на двух ногах, получать гонорары от советской власти и неопасно критиковать ее в рамках психологически комфортного либерального политического оппонирования.
Перестройка, положившая конец этой возможности, заставила искать нового работодателя, и практически сразу постсоветские либералы пошли на службу в олигархические СМИ, издательства, институты, не потому что были в восторге от новых русских нуворишей, а потому что не видели никого, кто мог бы платить им зарплату.
Был, конечно, другой путь – это отстаивание и построение интеллектуальной автономности, самостоятельности, университетской и интеллектуальной независимости, но в рамках постперестроечной нищеты – это был слишком долгий и сложный путь, который был большинством либералов отвергнут.
Именно это сегодня и не позволяет либеральным эмигрантам выступить в качеств новой политической силы, способной быть услышанной за границей, внутри России. В эмиграции они продолжают работать на деньги все тех же олигархов, но не путинских, а как бы своих, но во имя возвращения во власть использующих мало что значащие абстрактные призыв к свободе и демократии вместе с фальшивым сетованием, что эти абстрактные призывы не находят никакого отклика у потенциальных российских избирателей.
В том числе потому что эти абстракции уже в самом начале перестройки использовались теми либеральными интеллектуалами, которые и создавали политический языка власти, объясняя, почему надо голосовать не за коммунистов, тянущих обратно в совок, а за бенефициаров перестройки, пока ощущение обмана не дискредитировало либеральную позицию окончательно или на очень продолжительный срок.
Поэтому какая может быть речь об оппозиционности либеральных мигрантов, кому они оппонируют, одной группе олигархов во имя другой группы олигархов, призывающих опять поверить в абстракции, способные вернуть им власть? Это, не знаю, как оппонировать жене, изменяя ей с другой, но это фальшивое оппонирование. Но другого, кажется нет, как нет политической субъектности в любой форме, кроме антивоенной, да и то во многом иллюзорной.
Потому что идея, что путинский режим падет после поражения в войне не представляется убедительной. По крайней мере, и в Германии в Первой мировой, и в России, империи обрушились не в результате поражения на фронте, а в результате внутренних волнений, ставших революциями. И только из внутреннего давления пошло поражение на фронте, а не иначе. Но в либеральной колоде просто нет нужных карт, тем более козырей. А лимит революция доя низ уже исчерпан.
* * * В данной публикации текст и видео отличаются: видео — первично, текст лишь приблизительно ему равен, но я привык выставлять текст для тех, кому смотреть проблематичней, чем читать. Также хочу сказать, что мое интервью было частью большого стрима, я даю ссылку и на мое интервью (оно ниже), и на стрим (https://www.youtube.com/live/_X6zKtVdpqE), кому что интереснее.
После ролика Каца с обвинениями ФБК, что они за деньги торгуют своей репутацией и, изображая невинность, отмазывают от западной юстиции банкиров-воров, открылся целый аттракцион. Один за другим те статусные либералы, что работали на Кремль пока это Кремлю было интересно или не работали, потому что Кремлю они были по барабану, каждый день твердят в своих интервью друг другу, что репутация ФБК разорвана в клочья, что ФБК решили отмолчаться, потому что правда как стыд глаза ест. И делают вид, что пляшут на могиле ФБК, которому уже не восстать из мертвых, ибо не Христос из Харпа, понятное дело, и даже не птица Феникс.
И на вопрос, откуда такая почти классовая ненависть, правильный ответ и будет: классовая она и есть по преимуществу, но можно начать с других марксистских подсказок. Понятно, что Ходорковский и Невзлин — одни из самых больших денежных мешков для оказавшихся в эмиграции постсоветских либералов. Кто кому сколько платит, не те нравы здесь, чтобы держать такую информацию в открытом доступе, но можно представить, что немалое число, в том числе наиболее известных блогеров и журналистов-эмигрантов, близки к этой скатерти-самобранке. И не отработать в ситуации, когда руку дающего кусают аки дикие звери почем зря, просто невозможно.
Но материальный интерес — он как воздух, почти не замечаем, пока он есть, и упрекать кого-либо в корыстолюбии или желании получать вспомоществование в виде гонораров, вполне простительная слабость.
Но ненависть такая, экспрессия, не наигранное негодование, они здесь откуда? Попробуем найти причину изначальной чуждости, которая в виде грозы проявила себя в деле Невзлина, но, конечно, была и раньше. Сам Навальный, пока был жив и в России, до того, как Путин решил попробовать себя в роли Чингиз-хана, не стремился якшаться с теми, кто сегодня поливает грязью его команду, во многом действующую в русле, им и проложенном. А разница в инкорпорировании во властную или общественную систему, сложившуюся при Ельцине и достигшую своей определенности при Путине.
Ведь почти все сегодняшние хейтеры ФБК сотрудничали или с властью, или с ее институтами, или с олигархическими игрушками в виде карманных газет, издательств, журналов. И только Навальный со своим ФБК были люди другого, нового поколения, которые не могли — как по возрасту, так и по политической брезгливости, да и просто из здравого расчета быть с теми, кого до поры до времени власть Кремля и олигархов устраивала. И только когда Кремлю или его присным они надоедали, превращались в оппозицию.
Команда Навального не имела этого постсоветского опыта дружбы или работы с или на власть, Навальный их рекрутировал из той среды и того поколения, которое еще не успело или не хотело скурвиться. И именно поэтому между ними, между первыми и вторыми, ледяная стена непонимания и чуждости, сейчас превратившаяся в вал ненависти.
Кац с его торопливой речью мужского варианта лепечущей без умолку Екатерины Шульман готов был работать на тех, кто его нанимал: он был слишком непонятным хлыщом, чтобы стать своим в кремлевских коридорах, но его фишка — с серьезным видом знатока озвучивать бесконечные рулады банальности. И такие люди, переводящие с политического языка на язык родных осин, в принципе нужны, они переводчики с умного, и он бы продолжал терпеть презрение со стороны ФБК, кабы труба от Ходорковского-Невзлина не позвала его в поход.
Понятно, что он в своем расследовании поведения владельцев Пробизнесбанка озвучивает формулы путинского басманного правосудия и интересы далеко не простых вкладчиков, потерявших свои деньги, а той фигуры и структуры, что все заранее скупила и стоит за ними. А Алексашенко, правеющий на глазах и уже, кажется, готовый голосовать за Трампа, способен вписаться в подтверждение любых инвектив в сторону ФБК, отвергшего его предложение: партия, дать порулить.
И есть вполне мнемоническое правило, если кто-то как заведенный называет письмо Ашуркова с предположением, что за гонениями на Пробизнесбанк стояли политическая месть и политические мотивы, — аффидетив, то это просто гнев стоит комом вместо языка во рту и лгать уже совсем не стыдно и не больно. Потому что это письмо ни разу не аффидетив, ибо не начинается с присяги и не заверено у нотариуса, а просто частное письмо, что пафосные гончие на поводке знают, но надеются, что не знаете вы.
Я — не адвокат ФБК. Я вообще ни с кем из них не знаком, но они точно не такие правые конформисты-либералы, которые и вчера без лести были преданы и сегодня готовы продолжать сидеть на двух стульях, главное, чтобы они были в наличии. Я не знаю, как руководство ФБК ответит на упреки Каца-Алексашенко-Ходорковского-Яковенко-Киселёва и десятков других менее известных статусных либералов. Когда ответят, можно будет прочитать и подумать, насколько они убедительны. В любом случае — проводить изыскания по поводу любого доната или мецената они не обязаны, и ответят тогда, когда будут готовы.
Но тем, кто стоит на живой ленте движущегося на ненависти эскалатора — терпеть и ждать не хочется. Не за этим они отрядили Каца марать репутации тех, кто осмелился обвинить один денежный мешок в покушении на избиение и похищение, а другой мешок, что он знал об этом намного раньше, чем делал вид, что узнал только вот вчера. Но ведь Невзлин устраивал безобразные сцены с обвинениями ФБК публично и давно, а Ходорковский прятался за объяснением школьника, что именно в этот момент вышел поговорить по телефону, а потом просто недосуг было разбираться. Детский лепет. Было удобно, что твоя правая рука делает работу левой.
Воронья слободка. Одна шайка-лейка, где рука руку моет. Скажи, кто твой друг, и я тоже скажу.
Этнический национализм, возможно, наиболее архаичное, распространенное и уродливое явление. Он в подавляющем числе случаев оправдывает своих, какими бы они поступками не отметились, они всегда жертвы, всегда имеют право мстить без оглядки, оправдывая себя и своих, потому что они родные. И даже то, что все это фокусируется на родстве по крови, которое является воображаемым сообществом, ибо чистота крови – это миф, мало что здесь исправляет.
Еврейский национализм, наверное, не хуже и не ужаснее других, просто он нагляднее, именно потому что евреи сами пострадали от национальных предубеждений, и теперь повторяют почти то же самое, но с другой стороны. При этом мой опыт привел меня к убеждению, что самую честную и отчетливую позицию занимают именно израильтяне, как нынешние, так и бывшие, чей опыт оказывается бесценным и потому незаменимым. Эти ряды, увы, поредели, не все из занимавших вполне отчетливую и гуманистическую позицию смогли пережить последние испытания без досадной корректировки позиции, но я все равно будут стараться меньше называть имена, не уверенный, что это для них безопасно.
Но акцент этого текста будет не столько на гуманитарном аспекте, а на вполне себе геополитическом. И начну я с того вала национальной гордости, что катится по соцсетям наших бывших соотечественников с очень характерным акцентом: несмотря на то, что западные союзники Израиля (и прежде всего США) почти год уговаривают Израиль пойти на мир с соседями и лишёнными прав палестинцами, Израиль демонстрирует свою фирменную жестоковыйность, непримиримость и мстительность. Отчасти потому что это вид спасения для Нетаньяху, без войны обреченного на неизбежную отставку и очень вероятный суд. Отчасти потому, что это такая складка гордости – вот, мол, нас все пытаются держать за руки, а мы все равно бьем и бьем, и никто нам не судья. И даже то, что правительство Израиля демонстративно нарушает просьбы и рекомендации Байдена и его команды, предстает как особой вид торжества: нас не остановишь.
На этом моменте я хотел бы задержаться. Чем, собственно говоря, пренебрегает Израиль? Тут есть два аспекта – один непосредственно финансовая, регулярная, фиксированная, существенная помощь, а также помощь в предоставлении наиболее современного вооружения. Второй аспект – поддержка политическая, когда на протяжении десятилетий США в Совбезе ООН препятствуют осуждению Израиля и превращению его в парию, а израильтян в невыездных за пределы своей страны. И, конечно, не менее важный момент помощи, когда США сами помогают Израилю, в том числе в отражении тех же атак Ирана, и стимулируют другие, в том числе арабские суннитские страны, выступать на стороне Израиля при столкновении его с шиитами Ирана или их прокси-представителями.
Без этой помощи (на самом деле незаменимой) Израиль вряд ли бы просуществовал при таком массовом неприятии его политики апартеида и геноцида по отношению к палестинцам. Кстати, одним из первых обвинил Израиль в апартеиде справивший свое столетие бывший президент Джимми Картер, который сам пытался добиться мира на Ближнем Востоке и первым усадил за стол переговоров бывших противников. А потом дотошно исследовал эту проблему в своей книге «Палестина: мир, а не апартеид».
Однако стремление сделать акцент на вполне объективной геополитической ситуации позволяет увидеть демонстративное пренебрежение правительства Израиля советами, просьбами и почти мольбами администрации Байдана по остановке эскалации как вполне самоубийственное стремление. Дело в том, что поддержка Израиля в США это поддержка старшего поколения как у республиканцев, так и у демократов. А вот более молодое поколение все чаше высказывается за поддержку Палестины, и это отчётливый и многолетний тренд.
Самый простой вывод – о неизбежности потери Израилем поддержки демократов и вообще более молодых избирателей, а это тот случай, когда избиратели диктуют политикам решения. Что означает уменьшение и структурирование американской помощи, что заставит Израиль прислушиваться к мнениям со стороны союзников.
Другой аспект проблемы состоит в том, что без американской помощи Израиль не сможет противостоять арабскому и шире мусульманскому давлению. Да, сейчас большая часть суннитских стран – под американским натиском – поддерживают противостояние Израиля с Ираном и Хезболлой, но и здесь будущее не на стороне Израиля. Его ВВП меньше не только турецкого (а Турция осторожный, но последовательный сторонник палестинцев), но и ВВП Саудовской Аравии, Индонезии; примерно равен растущему ВВП ОАЭ, Египта, того же Ирана. Что означает только одно: без поддержки США, Израиль неизбежно окажется в невыгодном для него противостоянии с мусульманскими странами. А если учесть, что Израиль осуждается подавляющим числом стран мира, то прогнозы здесь практически очевидны.
И лучшая стратегия безопасности – мир с соседями. Для этого надо формально немного, всего лишь следовать международному праву. И дело даже не в том, что Израиль не соглашается на создание палестинского государства, и не совсем в том, что он контролирует территории, на которые не имеет права, а то, как неоднократно и справедливо отмечал Аркадий Мазин, имеющий продуктивный опыт жизни в Израиле, палестинцы на территориях, которыми завладел Израиль в 1967, лишены даже прав, которые бы появились, если бы Израиль официально признал эту оккупацию. Или просто присоединил бы к себе эти территории: тогда бы у палестинцев появились хоть какие-то права. А так они одни из самых бесправных людей на земле; и такой незаживающий нарыв, который не обернуться гнойным абсцессом, кажется, не имеет шансов.
Если, конечно, самоубийственная политика не будет прекращена или радикально скорректирована. Иначе Израиль (по меньше мере, в нынешнем виде) исчезнет, как и не было.