Трамп, которого приехавший в Америку Зеленский решил покритиковать в интервью The New Yorker, усомнившись, что у Трампа действительно есть план мира в войне России против Украины, ожидаемо обиделся и отказался с Зеленским встречаться. Более того на митинге перед своими сторонниками в очередной раз назвал Зеленского самым великим продавцом, умудряющимся каждый раз увозить из Америки 60 миллиардов. Сын же Трампа пошёл еще дальше и выразил негодование, что иностранец, гуляющий на американские деньги, позволяет себе критиковать кандидата в президенты. Одновременно республиканские конгрессмены написали письмо, обвинив демократов в использовании визита иностранного лидера в целях партийной агитации, что запрещено законами, в том числе законом Хэтча. Это за то, что демократы прокатили Зеленского на военном самолете и предоставили охрану.
Однако более чем серьезное напряжение, возникшее между влиятельными республиканцами и украинским президентом есть лишь малая часть проблем Зеленского. О том, какое раздражение вызывает амбициозная и негибкая манера поведения Зеленского, куда отчетливее свидетельствует тон его (и Украины) преданнейших ура-патриотов из числа русский либеральной оппозиции, в том числе Альфреда Коха, который в тщетных попытках спасти свою навсегда потерянную репутацию экспрессивно закидывает своих читателей шапками с украинской символикой. И если Кох начинает критиковать Зеленского, то это как бы финиш. А Кох еще накануне приезда Зеленского в Америку написал: «Теперь уже ясно, что Зеленский не умеет располагать к себе людей и не обладает даром убеждения. Этому есть масса доказательств. Взять хотя бы его общение с прессой или поведение на саммитах НАТО». И предрек ему неудачу визита в ООН. Это Кох, на льстивой душе которого печати некуда ставить.
Что же такое случилось, ведь буквально год-полтора назад Зеленского встречали в Америке как античного героя, постоянно вспоминая, что он не испугался в начале войны, отказался бежать и вдохновил свою страну на ожесточенное сопротивление агрессивному, жестокому и более сильному соседу.
Увы, Зеленский оказался плохой актер. Играть слугу народа у него в свое время получилось, быть забавным кавээнщиком и юмористом тоже, но в роли президента воюющей страны он почти сразу взял неправильную ноту. Начал говорить со странами, на деньги и помощь которых его страна воевала против огромной России, тоном неприятно требовательным, а не вежливым и просительным. Говорят, что без камер, он ведет себя более вменяемо, но на публике он постоянно изображает эдакого Черчилля, организующего мир на противостояние фашистской России.
Но ведь и Украина — не Британия, и Зеленский — не Черчилль. Да, его постоянно хвалят за мужество в первые дни российского вторжения, но дальше он стал вести себя, не попадая в резонанс ожиданий мировых лидеров и мирового общественного мнения. И правилам хорошего тона. Понятно, что пока идёт война, его официально критиковать не будут, но кулуарно и анонимно сетуют на его амбициозность и требовательность. Его так называемый «план победы» именуют списком благих пожеланий без тени конкретики и понимания, как он собирается договариваться с Россией. Хотя, судя по его выступлению в ООН, он с Путиным договариваться не собирается, а решает принудить его к миру, что возможно только при сокрушительном поражении России, а это совершено не соответствует ситуации на фронте.
Попытка продать довольно авантюрное наступление в Курской области, как начало похода на Москву, неслучайно отвергнутое Залужным, прекрасно понимавшим, что это чисто понты, не помогающие, а мешающие обороне фронта на Донбассе, где путинская армия медленно, но неотвратимо наступает.
А администрация Зеленского продолжает женские уколы, сносит памятники русским писателям и деятелям культуры, продолжая тот ошибочный националистический тренд, который оттолкнул от Зеленского многих вполне антипутинских, оппозиционно настроенных россиян, которые, конечно, против Путина и его агрессивной войны, но амбициозный и националистический украинский режим вызывает только огорчение.
Почему Зеленскому не хватило ума и такта сохранить тот огромный запас доверия, который возник после его мужества в первые дни войны, потому что он не смог здраво взглянуть на себя и свою страну, не смог увидеть разницу масштабов, что агрессия России не превращает жертву агрессии в великана? Что Украина продолжает быть той самой бедной и коррумпированной страной, какой было и до 2014 года, захвата Крыма и Донбасса. И хотя, очень может быть, сердца ретивых украинцев греет то, что Зеленский говорит с мировым сообществом не просящим и вежливым, а требовательным и упрекающим тоном, это стратегия ошибочная и чреватая только проблемами.
Это головокружение от успехов в общем и целом понятно. Мне, много десятилетий вращавшемуся в художественных кругах, оно напомнило синдром жены умного и популярного поэта или художника, которая принимает уважение и даже поклонение мужу на свой счет. И полагает, что она ничем от него не отличается, разве что в лучшую сторону, потому что меньше курит, говорит меньше глупостей и вообще аккуратнее на поворотах. Но все кончается, если наступает такая неприятная, не дай бог, вещь как развод, и тогда очень быстро жена великого мужа начинает понимать, что была лишь в облаке чужой славы, и без чужого ореола почти моментально оказывается в темноте и пустоте. Грустно.
Так и Зеленский, которого наперебой хвалили чиновники Евросоюза и руководители куда более сильных государств, ощутил себя даже не ровней им, а лидером, организующим мировое сопротивление ужасному злодею, новому Гитлеру, который, если его не остановить сегодня, завтра пойдет дальше. И, начнет, захватывать Европу, начиная с Прибалтики или Польши. И, значит, это не Украине помогают защищаться и выживать, а Украина спасает весь мир от Чингисхана с голубыми глазами, и он сам, действительно, Черчилль или даже Наполеон. Но такой, увы , маленький, слабосильный Наполеон, не выигрывавший пока ни одного сражения. И сильный только запугиванием других неминуемым продолжением русской империалистической войны.
Однако даже вежливые европейцы и американцы не спешат соглашаться с такой интерпретацией войны России против Европы, и не по близорукости или трусости, а из-за реальных расчетов, показывающих, что у России не хватает сил справиться с самой бедной и слабой страной Европы уже скоро три года. Куда там мировое господство.
Я в свое время написал текст на тему «Не Гитлер», в том смысле, что Путин далеко не Гитлер, и как Зеленский не Черчилль или Наполеон, так и он только пыжится, ибо если и Гитлер или Сталин по самоощущению, то такой маленький, слабосильный Гитлер-Сталин, который два с половиной года не может победить первую вставшую ему на пути Чехословакию, которая сама уже почти взяла Дрезден. И даже смотрит в сторону Берлина.
И есть вполне понятные цифровые соотношения, показывающие сравнительную силу или слабость путинской армады. Сравнение скорости Ахиллеса и черепахи.
Один знаток математики подсчитал, что если взять временной отрезок в 3 недели (именно столько длился первый этап войны Гитлера и на западе, и на востоке), и посчитать, чего добился за этот период гитлеровский вермахт? Немцы, напомним, атаковали западные границы 10 мая 1940 года и разгромили союзников на севере Франции к 31 мая. Итого операция длилась 21 день. И продвижение войск вермахта за это время — 340 км (расстояние между городами Дуйсбург – Дюнкерк) за 21 день = 16 км в день. Примерно с такой же скоростью проходило продвижение вермахта по советской территории за тот же временной отрезок: 21 день. Примерно к 12 июля 1941 немцы вышли на линию Псков – Смоленск – Житомир. Расстояние на маршруте движения группы армий «Север» Клайпеда – Псков по дорогам составляет 585 км. Считаем 585 : 21= 27,8 км в день.
Теперь сравним успехи Путина, нового Гитлера, который с 24 февраля 2022, то есть за 2 года 7 месяцев и 1 один день прошел по разным подсчетам от 80 до 60 километров (это если считать по пересеченной местности или под дорогам). То есть двигался со скоростью: 80 км поделить на 947 дней, получается 84 метра в день. То есть Путин медленнее и слабее Гитлера примерно в 330 раз. То есть он такой маленький, такой слабосильный Гитлер, что изображать, что стоишь на страже всего мира, спасая его своей грудью, скажем так – большое преувеличение. Понятно, русские медленно запрягают, но все же.
И даже если не считать цифры, то все равно многое понятно итак: мы видим облако русских понтов, которое наехало на облако украинских понтов, и хотя в результате уже погибли сотни тысяч людей, но, как в анекдоте, какова страна, таковы и терахты. Скоромнее надо быть, соизмерять силы и масштаб. Победа Путина не нужна никому, но и строить из себя Жанну д’Арк, спасителя мира, не комильфо.
Это уже не говоря о том, что надо было и раньше сопоставлять силы и быть скромнее, потому что в этой жизни правильнее и честнее рассчитывать на свои силы, а не силы американского дядюшки. Тогда и совесть и жизнь будут иными и, возможно, более правильными, точными. Хотя мужество даже в виде бравады все равно вид мужества, но не надо воевать с Гитлером, если воюешь с Лилипутиным, у которого кроме понтов и нефти с газом почти никаких чудес за пазухой.
То, что производит Израиль на Ближнем Востоке и, в частности, в Ливане, имеет смысл рассмотреть в рамках оппозиции банальное-уникальное. Возьмем взрывы тысячи пейджеров, приобретенных Хезболлой для своих сторонников. Многочисленные в русскоязычной среде сторонники Израиля могут быть идентифицированы по наделению этой операции статусом уникальной. Наиболее предусмотрительные оговариваются, что смерть людей, даже если они террористы, не предмет для радости, но если отвлечься от этого (интересна сама диспозиция: отвлечься от смерти в процедуре смерти), то нельзя не признать, что это было сделано гениально. Причем настолько гениально, что до сих пор достоверно непонятно – как.
То же самое примерно происходит и за пределами русскоязычной среды, где израильские симпатии не просто доминируют, а являются практически синонимами лояльности и узнаваемости. Вот бывший глава ЦРУ Леон Панетта называет операцию Израиля терроризмом, и не случайно уже во второй фразе его интервью появляется слово «ад», констатация того, что силы войны сегодня доминируют практически везде и, конечно, предсказание непредсказуемости (и неминуемости) последствий. В принципе то же самое говорит сенатор Берни Сандерс, что Израиль и его руководитель Нетаньяху привычно саботирует призывы к деэскалации (соединяясь здесь с госсекретарем осторожно негодующим Энтони Блинкиным, главным созником и спонсором). А вот сенатор Джон Фаттерман ожидаемо восхитился операцией израильских спецслужб, которые предусмотрительно не приняли на себя ответственность за нее, и его интервью пестрит словами «абсолютно», «невероятно», подчеркивая именно что уникальность, техническую изобретательность и последовательность по отношению к террористам.
То какова была уверенность, что пейджер взорвется не в автобусе, не в детской, не в магазине (и как часто они там взрывались), это пока не известно, зато известно, что во время атаки Израиля в понедельник на Ливан погибло 500 человек, среди них десятки женщин и детей, ранено несколько тысяч, но и это не меняет интонирование информации, которая опять колеблется от уникальной, фантастически точной, адресной и прямо противоположными оценками о неизбирательности и неконтролируемости, то есть банальности.
Даже многочисленным в русскоязычной среде сторонникам Израиля примерно понятно, что Нетаньяху таким образом цепляется за власть, которую похоронит мир или перемирие, и в этом ничем не отличается от других ведущих войну политиков, питающихся войной, как естественной и единственно возможной пищей. Однако именно на границе между уникальным и банальным и находится та самодеятельная историософия, которой в такие моменты проникаются многие.
А что, если действия Израиля не уникальны, а банальны не только по интерпретации Ханны Арендт, и просто творятся с позиции силы, которая не может находиться в одном месте, в одной и той же позиции преимущества, а всегда стремится к равновесию, и, значит, потеря полюса силы как бы неизбежна? И тогда близкие или относительно давние потомки тех, кто сегодня радуется уникальности и смекалке будут платить по счетам банальной неумеренной жажды политической власти, и Израиль повернётся к лесу, то есть миру вне Израиля незащищённым задом, а к себе бесполезным и вооруженным до зубов передом? И тогда выяснится, что объяснять все негодование антисемитизмом – это такая домашняя заготовка, а вот реально набухающая ненависть – постороннее и нечто очень страшное по последствиям.
А может, действительно, обозначение кого-либо каким-то бранным словом типа «террорист» делает его беззащитным перед любым потенциальным возмездием? И можно вспомнить или индуцировать воспоминания в виде оправдания любого неизбирательного и внесудебного зла или возмездия. Ведь Израиль защищает как бы своих, тех, кто вынужден был бросить свои дома на Севере под градом атак Хезболлы, солидаризирующейся с палестинцами Газы, которые, существуют как полюс уникального, пока Израиль не откажется от захваченных им территорий.
Но в массовой культуре – есть, не знаю даже как сказать, ключ, мнемоническое правило по наделению номинального героя реальным героическим ореолом и статусом. Проверка примерно всегда одна и та же, если номинальный герой защищает своих – он как бы пока и не герой, а герой, не скатившийся со стапелей, герой — куколка, не бабочка, герой пока по названию в титрах или сценарии, а его истинная героичность проявляется только тогда, когда он начинает спасать чужих. То есть спасать своих – это опять же банальность, лишенная на самом деле героичности, хотя все армии мира и все религии и конфессии пытаются героизировать прежде всего защитника своих, но сюжетосложение в массовой культуре куда более категорично: только спасение чужих и неизвестных, то есть слепое и бескорыстное — и есть настоящая проверка на героизм.
В какой степени оправдано обратное: наделение убийства неизвестных и чужих статусом злодейства, обреченного в массовой культуре (а ведь история и есть один из наиболее реальных примеров массовой культуры), это та банальность, которая ошибочно интерпретируется как зло, только по тому, что в этой же массовой культуре за нею следует неизбежная и всегда избыточно жестокая расплата. И тогда Израилю в перспективе сложно позавидовать, как и тем, кто аплодирует уникальности, не видя ее банальности, жизнь, конечно, не массовая культура, но история – в полной мере. Об этом думают те, кто торопя события предвещают гибель Путину и его гомункулу, но и Израиль возле тут. Потому что, возможно, главная и как бы выставочная банальность состоит в том, что пережившие такую банальность как холокост сами становятся творцами его, даже не замечая этого.
В последнее время (в прямом смысле) я написал несколько принципиальных для меня статей для Википедии. В некоторых случаях я писал с нуля, порой радикальным образом видоизменял уже существующие заметки и подчас до сих пор не сумел избавиться от нескольких странных первых двух сносок в шаблоне, как в случае статьи о Вите Кривулине.
Вот эти статьи в обратной перспективе (пост в фб не позволят воспроизводить интерактивные сноски, поэтому я даю адреса в скобках или можно посмотреть на сайте):
Виктор Кривулин (https://ru.wikipedia.org/wiki/Кривулин,_Виктор_Борисович)
Я пишу об этом так как хотел бы попросить о помощи в редактуре. Понятно, что мало тех, кто знает об этих явлениях или именах изнутри, был лично знаком, ход времени неостановим, но есть специалисты, занимающиеся этим временем и второй культурой, и это не только те, кого я вспомнил и тегнул в посте.
Дело в том, что в случае одних статьей я более уверен в результате, скажем, в какой-то мере как в статьях об Алике Сидорове, Клубе-81 или журнале «37». В других, в том числе в последней статье о Вите Кривулине, я все еще испытываю колебания по поводу нужности/ненужности тех или иных фрагментов или цитат. Понятно, что любая энциклопедическая статья – это такая маска, прилаживаемая к живому, а когда живое – крупногабаритно и противоречиво, вопрос отбора и самой тенденции – к максимальной широте и полноте или краткости и умолчанию – стоит вечным вопросом.
Понятно, что Википедия – открытая структура, редактировать может каждый, и я буду признателен за эту редактуру, в том числе без контакта со мной, если здесь есть те или иные препятствия. Как и за предложения или соображения, посланные мне в личку, если этих препятствий нет. У меня просто пока очень свежее, теплое и неразрывное ощущение некоторых текстов, но и это мало что значит в отдаленной перспективе.
Я по тем или иным причинам посчитал своим долгом оставить в Википедии, важной для неофитов, тех, кто только открывает для себя эти темы или имена, студентов или начинающих (и продолжающих) исследователей, собственный вариант прошлого, стараясь приструнить пристрастность. И в конце концов, это просто тексты, которые можно редактировать или думать об изменениях и улучшениях вне знания предмета, а просто по законам любого текста, никогда не самодостаточного, хотя и стремящегося к ней.
У нового фильма Певчих и ФБК про Невзлина, готовившего нападения на Леонида Волкова, Ивана Жданова и жену экономиста Миронова за нелицеприятную критику ими Ходорковского просматривается два уровня последствий. Понятно, что на всю либеральную оппозицию брошена не просто тень, не просто пятно, как говорил Василий Иванович Чапаев про Красную армию. Оппозиция теперь стала легко (или куда более легко) достижимой для дискредитации путинской пропагандой. Посмотрите, скажет Соловьев или Киселев с Марией Захаровой в парном конферансе, они сами заказывают друг друга, они пауки в банке, они бесчестны и у них кровавые мальчики в анамнезе. И это правда, что подтверждает независимая проверка таких вполне авторитетных персон как Христо Грозев и Роман Доброхотов, подтвердивших подлинность переписки Невзлина с организатором покушений.
Но есть и второй, казалось бы, куда менее понятный уровень, вытекающий именно из того обстоятельства, что – это правда, что именно Невзлин готовил три (из пока доказанных, их безусловно может быть больше) преступлений, но это тот случай, когда самая неприятная и самая ужасная правда лучше прекраснодушных отговорок и попыток навести тень на плетень.
Увы, это тот двужильный провод, который теперь будет всегда вместе: да, то, что Невзлин – о нем чуть-чуть ниже, — безжалостный и охуевший от безнаказанности убийца и преступник будет неразрывно с тем, что о его преступлениях знал, как доказала Певчих, на месяц раньше, чем ФБК, Ходорковский. Знал о том, что все три преступления заказал его друг и брат по музам, по судьбам Невзлин. И как не хочется (или не хотелось буквально вчера) верить, но обвинения Невзлина в убийстве мэра Нефтеюганска Петухова и покушения на еще одного врага Юкоса, главу австрийской нефтяной компании Евгения Рыбина и убийство его водителя, почти наверняка обоснованы. По крайней мере, они сегодня представляются куда более обоснованными, чем три дня назад, когда они имели статус путинской спецоперации по преследованию политического оппонента Михаила Ходорковского. И если эти убийства заказывал Невзлин, вероятность, что Ходорковский об этом не знал, примерно равна нулю.
Пару слов о Невзлине. Я знаю этот тип людей, как и по пространному опыту в восточных единоборствах, знаю людей очень сильных и умелых, способных, как говорят в боевиках, убить пальцем. Они никогда (нет, иначе), я никогда не встречал среди них развязных хамоватых психопатов, они выдержаны и спокойны, потому что первое, что с большой долей вероятности узнают от своего тренера: если можете уклониться от столкновения, вы должны это делать, потому что ваши руки – оружие, способное убивать, а вам нести за это ответственность. Но Невзлин, который за эти годы отметился несколько грязными и публичными скандалами, когда он на съездах оппозиции набрасывался с матом и пеной у рта на тех же представителей ФБК, которым потом начнет присылать убийц, или, не знаю, Илью Пономарева (и только за одно – за критику, вполне корректную – Ходорковского). Невзлин это тип приблатненного олигарха, просто человека, неспособного не то, что подраться, у него только есть что арсенал из бесчисленной охраны и нескончаемых финансовых ресурсов, как результат той же приватизации. Он как Жирик смел за счет других, и именно поэтому неизмеримо жесток, если тебе самому надо воплощать в жизнь свои амбиции и свои угрозы, ты двадцать раз подумаешь, не получишь ли ты в харю за свое хамство и жлобство.
Но как бы ни была очевидна ситуация вокруг Невзлина, куда важнее то, что произойдёт с репутацией Ходорковского, человека куда более тонкого, умного и осторожного, но повязанного той же процедурой приватизации и залоговых аукционов, которые не просто как Храм в Петербурге — на крови, они были невозможны без крови. И этот не окончательный, конечно, но существенный и почти сокрушительный урон для института российских олигархов и той приватизации, из которой вышли Путин, Сечин, Невзлин, Ходорковский и другие.
Конечно, существует вариант, что Невзлин для Ходорковского этот такой же цепной пес как Кадыров для Путина, вроде бы без лести предан, но действует на длинном поводке и убил Политковскую, Немцова и других как бы по собственному почину, а не приказу начальника. Но что от этого меняется?
Что делать: те деньги, на которые все эти десятилетия существовала либеральная оппозиция и во многом существует до сих пор – грязные, это можно было подозревать, доказывать это теоретически, теперь это доказано практически, на примере из двух пальцев, и почти наверняка – или очень вероятно — будет доказано уголовно, в виде перспективного следствия и суда.
Легко ли нам от этой правды, не оставляющей почти никаких иллюзий о том, кто платит за весь этот базар и зачем? Нет, лучше знать ужасную правду, чем тешить себя прекрасной ложью. На мой вкус, по крайней мере.
Война, тем более страны большой против небольшой или намного меньшей, война жестокая, почти тотальная, с уничтожением всего живого и жилого, встречающегося на пути, провоцирует удобное сведение ее к противоборству добра, которое жертва, и зла, представляемого агрессором. Предводителем зла становится глава государства-агрессора, тем более что он, Путин, действительно ответственен за все или почти все жестокое и бесчеловечное, творимое на этой войне. И попытка увидеть, разглядеть нюансы, важные уточнения или добавления приобретают в публичном пространстве характер оправдания агрессора по ложному принципу: сначала надо победить зло, а потом разбираться в оттенках его и деталях. Но на самом деле при таком обобщении теряются важные и принципиальные вещи, имеющие отношение к началу войны, к поддержке ее со стороны населения или общества страны агрессора, а главное – к пониманию и уточнению того, что и почему все происходит именно так.
Потому что именно такое упрощение и вроде как естественное обобщение не только путает или затемняет причинно-следственные связи, но и мифологизирует то, что остается реальностью, не смотря на все мифологические интерпретации, для войны как бы естественные. И здесь есть два центральных момента, и я начну с представляющегося мне центральным, хотя по времени он является вторым. С попытки страны-жертвы, Украины (с молчаливого согласия и даже поддержки ряда влиятельных сторонников Украины в Европе и Америке) распространить ответственность за войну на всех жителей России. И этой интерпретации официально дал начало украинский президент Зеленский уже в мае 2022, заявив, что россияне, какие бы они ни были, ответственны за эту войну, странам Европы надо выслать их всех обратно в Россию, пусть идут на Кремль и останавливают войну хоть голыми руками. И это не было только эмоциональным всплеском, потому что превратилось в последовательную политику преследования всех тех, кто был связан с Россией по принципу гражданства или языка, даже если носитель этих качеств выступал против войны и Путина, бежал из России в знак протеста против войны или был многолетним оппонентом путинского режима.
Руководимые и направляемые из администрации украинского президента летучие отряды срывали или пытались сорвать любые выступления российских оппозиционеров или культурно-значимых персон в Европе, они подвергались шельмованию, их после протеста украинцев исключали из списка участников конференций и просто более-менее знаковых событий.
Одновременно в рамках интерпретации войны – не как колониальной войны путинского режима против молодого украинского государства, отстаивающего свою независимость, а как войны русских-орков против свободолюбивых воинов света, закладывались основы ошибочных экономических санкций, которые из инструмента правильного и умного давления на агрессора с целью уменьшения его поддержки обществом и умаления его силы превратились в инструмент мести и возмездия всем россиянам вне зависимости от того, поддерживали они войну или противостояли ей. В минусе миллиарды и существенная мягкая сила, стоившая Украине тысячи жизней и миллионов беженцев.
Я здесь не буду подробно говорить, что во многом это было в рамках давней и недобросовестной конкуренции между украиноязычными и русскоязычными украинцами в попытке оттеснить последних на второе и заведомо опороченное принадлежностью к стране-агрессору место.
И хотя идея коллективной ответственности юридически ничтожна и не может быть принята судом ни одной цивилизованной войны, именно такая интерпретация стала основой, доминирующей рамкой понимания происходящего по принципу, ведь они не прекратили эту войну, значит они все виноваты. А то, что неправильно ориентированные санкции и несправедливо распространяемые упреки не уменьшали силы режима и его поддержку обществом, а усиливали его, приносилось в жертву сладкой мести за многолетнее имперское превосходство русских и всего русского над украинским, но послужило дурную службу идее украинской независимости.
Но здесь нужно сказать о еще одном аспекте поддержки российским обществом (реальном или молчаливом, вынужденном или осмысленном) путинской войны, и это второе важнейшее упрощение, которое привело и продолжает приводить к усилению, а не ослаблению поддержки войны.
Характерно, что и сам Путин начал войну со своего ошибочного упрощения и обобщения, что борется против украинского нацизма и защищает русских на Донбассе, которых злой нацистский режим решил уничтожить, хотя до начала войны уровень украинского национализма, действительно порой принимавшего уродливые формы в виде борьбы против русского языка как языка имперского подавления, сама Украина вряд ли была более националистически ориентированной, чем та же Венгрия или балтийские страны с победившим в них государственным этническим национализмом. И это вполне вставало в ряд с идеями немецких, итальянских или французских правых, трампистов в США или самооправдания такого вполне националистического лидера как Муди в Индии.
Это точно не оправдывало никакой войны, даже если тысячу раз повторять, что Путин пытался оправдать свою агрессию тем, что Америка делала еще более неприглядные вещи (и действительно делала), но одни ошибочные стратегии не оправдывают другие, якобы ими спровоцированные. И даже пресловутая война против Милошевича была принципиально иной, потому что Милошевич запустил войну и репрессии против тех республик, которые решили выйти из состава Югославии, и действительно творил акцентированную и масштабную жестокость в промышленных масштабах.
Однако если у начатой Путиным войны нет резонных оправданий, то у причин поддержки этой войны российским населением такие оправдания и объяснения есть. Об этом боятся говорить российские либералы-эмигранты, хотя открыто говорят в странах так называемого Глобального юга, что в многослойной войне России против Украины есть слой территориального спора. И многие русские, пропуская мимо ушей пропагандистскую лабуду об украинском нацизме, вполне отчетливо видели, что те земли, которые Украина называет своими, некогда и даже совсем недавно принадлежали России с ее географическим патриотизмом по принципу того, что территории если не защищают, то замедляют продвижение врага, если он нападает как Наполеон или Гитлер.
Стоит напомнить и позицию Анатолия Собчака, политика либеральных и просвещенных взглядов, который на своей знаковой пресс-конференции в 1992, то есть сразу после победы демократии в России, заявил, что спор о принадлежности, в частности, Крыма является реальным. Что при нормальном и цивилизованном разводе после распада СССР нормально, если уходящие республики уходят с территориями, с которыми они некогда вошли в состав СССР. А вот если уносимые с собой территории больше, чем были при вхождении, то это должно по идее стать предметом переговоров. Он принципиально отверг войну, как способ решения территориального спора, но сам спор от этого не перестал быть реальным. Однако от обсуждения этих проблем украинские власти и тогда и потом принципиально уклонялись.
Оправдывает ли это начатую Путиным войну? Нет. Объясняет ли ту существенную или молчаливую поддержку войны со стороны россиян – да. А вот стыдливое умолчание этого превращения российского населения в повязанных кровью рабов и дебилов – полностью на совести российских либералов, которые, выслуживаясь перед украинской аудиторией и властью тех европейских стран, куда они релоцировались, это огромное позорное пятно на репутации.
Сказал ли я обо всех упрощениях в интерпретациях войны, которая, конечно, не является войной русских против украинцев, не войной орков-рабов и имперцев против украинских рыцарей свободы, война остается агрессивной и преступной, но в ней есть нюансы – не факультативные подробности, а основы смысла, без которого и война и мир и общества (оба) превращаются в удобные мифы, совершенно не совпадающие с реальностью.
Чисто поведенчески и физиогномически Дуров мне чужд: позер, избалованный представитель золотой молодежи из статусной семьи, его либертарианские взгляды а-ля русский Маск (как и сам Маск) идейно мне враждебны. Но это или не имеет или имеет совсем поверхностное значение для оценки столкновения его как создателя Телеграма, с французской Фемидой. С демократией макроновской Франции в ситуации очень острого кризиса власти для самого Макрона, проигравшего два тура важнейших выборов и испытывающего огромные трудности при формировании следующего правительства. Но и это всего лишь обстоятельства, в рамках которых французское правосудие решило самоутвердиться в столь сложной и щекотливой области как уровень и характер свободы социальных сетей.
Конечно, есть ряд подсказок: если руководитель государства (практически дословно повторяя Путина) заявляет об отсутствии политики в решении задержать и предъявить обвинения Дурову как создателю и руководителю мессенджера с миллиардом подписчиков, это лучше всего говорит об обратном. То, что очевидно, не нуждается в подчеркивании, если вы что-то педалируете, вы не уверены, что педали будут крутиться самостоятельно.
То же самое касается утверждения о независимости французской юридической системы, если она независима, она не нуждается в избыточной рекламе. Более того, французская система права действительно во многих рутинных аспектах независима, то есть независима там, где работает в рамках прецедента, то есть повторяя то, что делала раньше. Но случай Дурова и вообще проблема уровня и характера свободы социальных сетей к этой рутине не относится, а представляет собой правовую целину, где просто непаханое поле проблем.
Но и этого мало. В свое время Пьер Бурдье, французский авторитетный социолог, сравнивая капиталистическое и социалистическое общества (последнее, казалось бы, вообще всегда вариант автократии или диктатуры) находил в них важную и общую деталь конструкции. Оба общества — иерархические, то есть не только построены по принципу иерархии, но не обладают способностью не повторять эту иерархию в любом своем фрагменте.
Эта иерархичность, то есть зависимость от вышестоящих, конечно, проявляется в праве, но это может быть затушевано уже указанной рутиной, инерцией, когда те или иные решения попадают не только под чиновничью иерархию, но и иерархию инерции, рутины, когда инерция оказывается сильнее, чем власть чиновника. И очень часто так происходит именно в уголовном праве или при разрешении трудовых и политических споров, но не в случае совершенно новых проблем социальных сетей.
И здесь французское право, как мы видим, мгновенно оказалось вне иерархии прецедента и наоборот под действием чиновничьей иерархии. Потому что обвинения, предъявленные Дурову, не имеют правовой базы, они выглядят как субъективные, практически не имеющие шансов быть подтвержденными в рамках конкурентной судебной процедуры.
Несколько слов о том, почему основной массив российских либералов-эмигрантов, как и в случае со своим восторженным украиноцентризмом, пытаются бежать впереди паровоза и быть святее папы римского. От неуверенности, от шаткости своего положения, от зависимости от европейских властей, спорить с которыми они не в состоянии (особенно после инцидента с телеканалом «Дождь» в Латвии). Они новички, фрешмены западной жизни и предпочитают перебарщивать с законопослушанием, чем ставить себя под новый удар.
Более того, в свое время, более десяти лет назад я написал серию очерков «Западник на Западе», где попытался рассмотреть эту проблему – взаимоотношений русского западника, приезжающего на Запад и открывающего для себя то, что его умозрительный и во многом пропагандистский Запад не совпадает с реальностью. А дальше все дело в интеллектуальной честности и последовательности, если сил на противостояние нет, то западник продолжает транслировать эти навязшие в зубах возражения, наиболее характерные в устах прямодушного Шендеровича: а вот представьте, могло ли это (какое-нибудь российское и путинское мракобесие) пять минут просуществовать в Норвегии или Швейцарии? И трезвый голос того же Пьера Бурдье здесь будет не на стороне наивного западника, пытающегося отстаивать свои утопические представления о Западе на этом самом Западе, далеком от утопии примерно так же как Россия, но только с другой стороны.
Можно было бы посочувствовать нашим либералам-эмигрантам – эмиграция не только здесь не сахар, а тяжелая болезнь, выйти из которой таким же как раньше не удается практически никому. Но статусные либералы навязывают свою ложную систему ценностей, построенную на благоглупостях и поверхностности своего опыта, и заставляют часть российского общества, самоопределяющегося во время войны и диктатуры на родине, путаться даже там, где это излишне. Мы и так живем в ситуации чудовищного напряжения, которое реально, в отличии от большей части воззрений эмигрантских лидеров общественного мнения, которые опять слепые вожди слепых.
