Владимир Пастухов в интервью газете «Новая. Европа» вернулся к проблеме 90-х, поднятых трилогией «Предатели» Марии Певчих и ФБК, о которой пару недель назад написал статью в «Новой». Но как бы в старой «Новой», той, что остается в России.
Понятно, Пастухов в очередной раз пробует оправдать 90-е и укорить Певчих за неполноту, неполноценность взгляда. Но при этом оправдывает 90-е не тем, что они, мол, были хороши, а в том, что все началось еще раньше, при большевиках, лишивших людей собственности. Или при застое, предшествующем перестройке, так как, по его сведениям, больше и легче всего заработали еще в конце 80-х-начале 90-х советские чиновники второго и третьего ранга, выдававшие в начале перестройки лицензии на экспортную деятельность, а это была золотая жила. И при этом, как всегда, сыпал цитатами из культовых произведений советских либералов, как бы показывая, где правда, брат.
Беспечной выглядит попытка упрекнуть Певчих в том, что она упрощает проблематику 90-х, все сваливая на конформизм постсоветских либералов, и забывает, например, решенный все-таки квартирный вопрос в 90-х, подаривший всем их собственные квартиры без выкупа (тоже, кстати, Чубайс, но уже со знаком плюс).
Однако смысл, который Пастухов пытается закамуфлировать остается в том, что перед нами три вида конформизма – советский (с высоты которого тот же Пастухов и критиковал в свое время Горбачева и Ельцина, потому что они лишили его той номенклатурной жердочки, с которой ему пришлось спуститься вниз). И он защищает представителей конформизма постсоветского, не потому что простил им свои потери статуса в 90-х, а потому что все-таки советское у них общее. Но, на самом деле, на Певчих и ФБК нападают на столько представители постсоветского (ельцинского) конформизма, они как бы отцы нынешних, а нынешние — представители конформизма, другой эпохи, нестрашного еще Путина. Не страшного, не раннего, а попросту говоря — довоенного.
Ведь что мы наблюдаем сегодня с весьма короткой перспективой: оказавшиеся в эмиграции представители ельцинского и путинского конформизма, вполне вольготно чувствовавали себя как в эпоху предварительного накопления капитала, то есть во время приватизации и залоговых аукционов (после чего пошли в услужение к бенефициарам этой наивной бандитской эпохи). Так вон они, ощутив эмиграцию, как индульгенцию, в полный рост нападают на тех, кто сегодня остался в России, преподает или что-то гуманитарное делает. Или даже не делает, но молчит или говорит о другом, как тот же Ургант.
Но ведь они сами, на своих телеканалах или в своих редакциях делали десятилетиями то же самое, зарабатывали на отмывании репутацией ельцинских и путинских нуворишей, которым и принадлежали все эти СМИ. И где услужение шло в одном пакете с безболезненной и трафаретной критикой. А вот оказавшись в эмиграции ощутили себя настоящей оппозицией, единственное деяние которой и была эмиграция, видящаяся им отпущением всех грехов, которые они честно за собой вообще не числят. Зато могут с безгрешного высока смотреть на тех, кто остался в путинской России и не подличает. А если и вынуждены о чем-то умалчивать или принимать правила игры, то уж точно этот конформизм куда меньшей силы и подлости, чем конформизм тех, кому точно ничего не угрожало ни при Ельцине, ни при раннем Путине. Просто денег бы меньше заработали.
Вот уже этот конформизм вполне может быть сравнен с конформизмом советским, потому что так опять же жизни ничего не угрожало, но на протяжении десятилетий советские либералы создавали рамку респектабельности, снимая фильмы, публикуя книги и ставя спектакли, которые сегодня в запой, как избранные очумелые жемчужины, цитирует Владимир Пастухов, дабы обелить ту среду, которая ему может быть вчера и была чуждой и чужой, но она его теперь родная, она его аудитория, она эхо его слов и специфической славы.
Так что нападки на Певчих, ФБК и косвенное оправдание тех, кого они называли предателями, понятны: себя опосредованно обеляем. И здесь можно в очередной раз уточнить: речь ведь о предателях своей интеллектуальной функции, как сказали бы до перестройки — миссии интеллигентского сословия, всегда защищавшего униженных и оскорблённых. В то время как они в друзья выбрали богатых и роскошно и просторно преступных, а теперь думают, что никто ничего не помнит, не понимает, и не возвысит голос против их жадного желания считать себя элитой, интеллектуальной и мужественной одновременно. Хотя они были и останутся навсегда конформистами, которых спасает только то, что у русского общества память девичья, короткая как нижняя юбка. И как советские конформисты стали, не сняв еще советские ордена и награды, героями перестройки, так и нынешние надеются дожить до послепутинской эпохи, и выскочить как черт из табакерки с торжествующей улыбкой на устах: мы же это говорили, мы же предупреждали. Где наши дивиденды за страдание.
Нам часто кажется, что близкие и яркие ассоциации самые верные, но это не всегда так. Касается это и процесса Беркович-Петрийчук, который многим кажется удобнее сравнивать и ставить в один ряд со сталинскими репрессиями. Однако куда более осмысленнее и, возможно, плодотворнее сравнить этот и другие репрессивные практики российского правосудия в эпоху войны с другим аналогом, а именно с испанской инквизицией.
Те, кто помнит книгу «Молот ведьм» с описанием процессов над женщинами, обвиняемыми в колдовстве и прочих мистических практиках, возможно согласятся, что это куда ближе, нежели сталинские примеры, к делу Беркович-Петрийчук и прочим уголовным делам. Сталинские процессы состояли в придумывании не существовавших подробностей. То есть добавляли к реальности вымышленные страницы, эпизоды преступлений, в которых жертву репрессий заставляли признаться. Или заменяли реальные эпизоды вымышленными.
Совершенно другие практики используют сегодняшние следователи путинского правосудия, они выдумывают не новую присоединяемую реальность, а лишь настаивают на своей интерпретации существующего и никак не изменяемого варианта реальности. В деле с Беркович-Петрийчук нет никаких подземных ходов, встреч с резидентами иностранных разведок, заговоров с целью взорвать Кремль или отравить Путина. Следователи лишь настаивают на своей интерпретации пьесы (как поступают и в других случаях). Они берут произведение, которое видели сотни или даже тысячи зрителей и критиков, и утверждают, что пьеса содержит возможность интерпретации ее как прославление терроризма или другого криминального деяния. Речь идет об умысле.
И это как раз то, что делали испанские инквизиторы, расследуя обвинения в колдовстве, заговорах, насылаемой порче тех или иных женщин (хотя и не только женщин), обвиняемых в том, что они ведьмы. Следователи инквизиции не придумывали реальность, они только настаивали на своей интерпретации ее. И так как предмет обвинения и его рассмотрение относился к области мистического, то почти любой, использующий определенные практики типа врачевания, использования лечебных растений и настоек на них, не говоря об алхимии (а это и была будущая химия), мог быть обвинен в том, что они — ведьмы/колдуны и подлежат наказанию.
Путинское правосудие идет именно по этому пути, что разительно отличается от практик сталинского судопроизводства, когда инкриминировалась не интерпретация, не контекст, а новая реальность. Иначе говоря, сталинское правосудие использовало событийную систему обвинений, а путинская — интерпретационную. И понятно почему.
Практики инквизиции имели отношение к такому предмету, как чистота, канон веры. Оппозиция истинное-ложное куда ближе и путинскому правосудию, которое не нуждается в том, что выдумывать несуществующие события, ему достаточно интерпретировать существующие как ложные, преступные, то есть отличающиеся от канона идейной добропорядочности.
Существенна и степень устойчивости аналога: если сталинские репрессии продолжались примерно четверть века, испанская инквизиция просуществовала более 400 лет (а на самом деле больше, ведь до испанской инквизиции была Святая инквизиция с ее борьбой против ереси под патронажем власти папы римского, а после их упразднения похожие процессы продолжались в других странах, в том числе в Америке).
И это понятно: оппозиция святость-ересь (вера-безверие) куда устойчивее оппозиции правда-неправда. Что позволяет точнее определить генезис, происхождение путинского режима, который сложным, опосредованным образом наследует советским и сталинским практикам, пропуская их через фильтр более древней и устойчивой традиции испанской и Святой инквизиции, эсхатологически более близким к путинскому идеологическому пространству и его канону лояльности и истинности.
Решение американского Верховного суда о предоставлении президенту иммунитета от практически любых преступлений при условии, что они совершаются им как официальным лицом (как различаются официальные и неофициальные действия президента остается непонятным), не просто предоставляет Трампу иммунитет от обвинений в попытках отменить итоги прошлых выборов и совершить государственный переворот. Это решение имеет куда более катастрофические последствия.
И президент Байден и ряд либеральных судей Верховного суда обозначили власть, которую теперь получает неподсудный президент как королевскую. Но на самом деле в перспективе это не монархия, а куда хуже — авторитарная диктатура. И дабы стало понятнее, до какой степени теперь президент не подсуден, представьте себе, что раздосадованный Байден приказывает завтра одному отряду «зеленых беретов» арестовать и расстрелять при сопротивлении консервативных судей Верховного суда, а другому то же самое проделать с Трампом в Мар-а-Лаго с объяснением, что получил сведения о готовящемся государственном перевороте и просто предупредил его. Имея в виду еще один более чем странный комментарий о том, что при рассмотрении преступлений президента суд не может дополнительно испрашивать его о мотивах, ситуация становится совсем кафкианской.
Кстати, в своем 29-страничном особом мнении одна из трех либеральных судей Верховного суда Соня Сотамайор практически так и сказала, что американский президент теперь имеет иммунитет от уголовного преследования, даже если он прикажет отряду «морских котиков» убить политического соперника или если он организует переворот, чтобы удержать политическую власть.
Кстати, не случайно Верховный суд так долго готовился к рассмотрению вопроса об иммунитете президента и представил его за пару месяцев до выборов, чтобы Байден и демократы ничего не успели придумать. Скажем, расширить состав Верховного суда, дабы консерваторы не имели двойного преимущества или что-то другое. Хотя при политически ангажированном Верховном суде какие-либо правовые способы противодействия теперь будут невозможны.
Понятно, что Верховный суд хотел просто оградить Трампа от каких-либо юридических проблем, но это решение с неизбежной катастрофой в перспективе даже без Трампа и особенностей его личности и психики. То, как меняет огромная бесконтрольная власть, мы видели и на примере Ельцина и Путина, которые поначалу играли на вполне демократической дудочке, а потом очень скоро стали включать военные марши.
Но и непосредственно Трамп в этой ситуации опасен, как, если помните Тарковского, сумасшедший с бритвою в руке. Имея психотипическую личность честно не понимающего что такое правила, в том числе политические или моральные, он представляет собой тип Жириновского, если смотреть на наш винегрет. Но только реального Жириновского и Ельцин и Путин держали на коротком поводке, как полюс консервативной угрозы на фоне которой они представали вполне себе центристами. Но Трамп без пяти минут президент, если только решение Верховного суда не подстегнет избирателей прокатить его на предстоящих выборах, как самую страшную угрозу, с которой и сравнить никого нельзя.
Многие полагают, что Трамп после избрания тут же договорится с Путиным и подарит ему Украину (хорошо если без восточной Европы) в качестве нового пакта Молотова-Риббентропа. Но я должен сказать, что отказ от помощи Украине и поддержка Путина – самая малая из перспективных опасностей, если Трамп придет к власти, вооруженный всеобъемлющим иммунитетом.
Обычно, когда политологи сравнивали Россию и Америку, в том числе путинскую Россию и трамповскую Америку, они говорили, что разница в наличии у последней институтов и отсутствии их у России. Но сегодня вся система институтов поставлена под сомнение, так как одна их ветвей власти – судебная – оказалась политизированной, чего не было никогда. Или не было настолько откровенно.
Обычно либералы любят в подобных местах говорить, что Путин потирает руки, глядя на правый поворот в Европе, и юридическую готовность к авторитарной диктатуре в Америке. Но – повторим – это самая последняя беда, что там подумает и чему обрадуется Путин. Путин и вообще Россия на фоне той катастрофы, которая как бы уже открыла рот и вот-вот начнет откусывать голову, это такая ерунда, одна из тысяч спиц в колесе. В Америке обрушена система сдержек и противовесов, Америка, уже продемонстрировавшая, что вполне готова голосовать за ненормального автократа, ставит себя как зеркальный шкаф на ребро, и он уже летит, готовый разбиться вдребезги, потому что, кажется, нет уже ничего, что могло бы этому помешать.
В определенном смысле это продолжение роликов про критику, хейтинг Певчих и ФБК статусными, медийными либералами-эмигрантами после выхода трех серий фильма «Предатели». Но есть и нюанс.
Эмиграция почти всегда сложная, драматичная такая процедура. Даже если не брать отношение к нынешним политэмигрантам, которых встречают настороженно, подчас враждебно, окружая запретами из-за войны путинского режима в Украине. Сам эмигрант традиционно окружен в России пунктирным контуром недоверия, почти как предатель — из-за педалируемого властями ощущения осажденной крепости по причине острова православия в океане других конфессий и религий.
Поэтому оправдывать себя, свой выбор, на самом деле непростой и чреватый очень возможной неудачей, это почти естественно для русского/российского эмигранта, и не только во время войны. Но в нашем случае, и здесь я сужу бутылочное горлышко разлива мысли, речь идет об аспекте, который только кажется само собой разумеющимся. Потому что раз ты решился на эмиграцию, значит, на родине тебе хуже. А в том ракурсе, в котором мы смотрим на проблему, есть принципиальный и вполне как бы уникальный аспект – ненависть, презрение не только к оставшимся (разговоры, про то, что все приличные люди уже уехали, а остался один сброд и конформисты вроде как поутихли), но и к тем, кого именуют простым народом вроде бы за то, что именно простой и не шибко образованный люд, прежде всего, поддерживает Путина и войну и, значит, несет эту свою долю ответственности.
Но важный нюанс касается того, что здесь яйцо, а что курица, и я попытаюсь показать, что в определенной степени поддержка Украины и есть способ легитимировать, оправдать свою ненависть к оставшимся, к простому люду. Это давняя история. У меня был знакомый писатель, тонкий, надо сказать, стилист, с наслаждением купавшийся в волнах русского языка, но при этом, не смущаюсь противоречий, язык как бы любил, а носителей языка презирал и ненавидел как быдло, как то, что создавало и создает в России поддержку наиболее мракобесных трендов власти.
Как будто язык, это такая шпага на портупеи (хотя и шпага тоже) или волшебная кольчужка (хотя и кольчужка тоже), но язык все-таки не отдельная, а имманентная, внутренняя часть в том числе этноса. И любить язык, ненавидя его носителя – проблематично, с точки зрения логики.
Но либералы-эмигранты, медийные персоны, журналисты и ведущие популярных ютуб-каналов, ненавидят то, что они именуют путинским электоратом еще по одной причине, помимо оправдания своей эмиграции и невозможности жить на родине. Именуя простолюдинов глубинным государством, как бы источником легитимности варварской и мракобесной русской власти, они перекладывают вину с больной головы на здоровую.
То есть поиск пары к путинским функционерам не так и велик – это либо обобщенный избиратель, действительно за режим голосовавший и голосующий, и собственно они сами, интеллектуалы, интеллигенция, культурная элита, которой так не повезло с местом рождения, обстоятельствами его и доминирующим этносом. Потому что если не считать, что власть с простым народом работают в паре как коренной и пристяжные, то нужно критически осмыслять свою собственную роль. А она ведь не в том, чтобы писать рецензии на книжки, спектакли, фильмы, снятые, написанные, поставленные своим же окружением. Как сегодня они сами у себя берут интервью, пытаясь создать иллюзию не междусобойчика, а обширной и богатой среды. А в том (я о задаче умственного слоя в любом обществе), чтобы создавать интеллектуальное поле осмысления, небесный свод ценностей, которые должны быть убедительными и работающими для навигации по ним. И если те, кого вы именуете простым народом пошел на поводу у варварской власти, так это потому, что вы не выполнили свою часть домашнего задания, не сделали очевидными ценности – в противовес пропаганде. А времени и инструментов было достаточно, вот только потрачены они были на собственную карьеру в том же профанном путинском мире и работе на обеспечение легитимности состояний, тех нуворишей, которые конвертировали свое положение во власти или при власти в нелегитимные состояния и попутно покупку на корню наших эмигрантов-интеллектуалов.
Это помимо того, что уже долгое время социологи «Левада-центра» показывают, что войну и Путина поддерживают как раз образованные, хорошо обеспеченные жители столиц и крупных городов, а плохо образованные и малообеспеченные провинциалы уже поняли, что они лишь расходный материал для жестокой, сумасбродной власти, и отворачиваются от нее все отчетливее.
Так что у ненависти к носителям языка, к русским или российским простолюдинам нет вообще никаких объяснений, кроме солидарности с самыми ошибочными и националистическими реакциями несчастного украинского общества. Но наши эмигранты солидарны с ним, потому что это в том числе дает возможность им ненавидеть тех, кого они предали, не выполнив свое основное предназначение и получив взамен комплекс неполноценности эмигранта.
Я хотел сказать, что есть места, куда мы возвращаемся после отсутствия, в там все точно так же, как будто мы не уезжали, типа, праздник, который всегда с тобой. Я это думал о том/той «Freedom Trail», где я год за годом снимаю бездомных и где все одинаково, сколько бы мы не отсутствовали. Те же стада экскурсантов с пастухами-экскурсоводами в одеждах Войны за независимость, и те же бездомные, как орнамент реальности, от которой никуда не деться.
И это действительно так, только нет никаких привилегий для Downtown Boston, он ничем не отличается от Малой Охты или Малой Грузинской или, не знаю, набережной в Ростове-на-Дону. Так вообще везде, где мы бывали когда-то, исчезли по необходимости, а потом вернулись и все застали на месте, будто и не уходили. Или почти там же.
Но и в моем случае все таким же образом, я более месяца не был тут, а если бы не был год или десять лет, то все вряд ли бы изменилось. Да, было бы меньше знакомых лиц или их вообще бы не было, но по сути все точно так, как было последний раз. И никакого трагического или драматического усилия не надо, чтобы понять, что мир без нас почти не меняется, то есть он вообще не меняется, по меньшей мере быстро, а если и меняется, то не столь и значительно.
Меняемся мы, мы возвращаемся с разным запасом сил и эмоций и, конечно, опытом, и именно это для нас важно, что мы другие, и именно это фиксируем, потому что на фоне пейзажей или декораций мечемся куда-то более ощутимо. А если – нет, то просто надо кропотливее вглядываться в жизнь, чтобы заметить изменения, не то чтобы синхронные нам, этого нет вообще нигде, кроме, попытки творческого акта, способного поставить веху, заметную опять же только нам, а для других прозрачную, как стекло.
А может быть это просто социальная структура, просвечивающая сквозь реальность, которая меняется куда медленнее или не меняется вообще на фоне всего остального.
А так – да, июнь, жара, бездомные, центр какого-то города, только какого?
На демократической улице в Америке страх и трепет. Заглянув в окошко или даже иллюминатор президентских дебатов, демократы с ужасом увидели самодовольное лицо ненавистного Трампа, которое через полгода опять может вместо мертвой луны освещать им путь еще четыре года.
Казалось бы, точнее других сказал Томас Фридман, колумнист Нью-Йорк Таймс и трехкратный лауреат Пулитцеровской премии, что уже немного смешно, потому что масло масляное: Байден – хороший человек и хороший президент, но он должен уйти в отставку. Вроде как — справедливо. По крайней мере, по сравнению с соперником, а что мы можем понять вне сравнения? Но что такое — хороший человек, да еще хороший президент, это, скорее всего, тот, кто на одной с нами волне и предсказуемо угадывает наши желания или то, куда ветер дует.
Но в том-то и дело, что есть одно важное свойство, которое объединяет хороших и плохих почти в равной степени или просто — в равной, делая их неотличимо похожими. Это амбициозность. И как бы Байден ни понимал или не понимал, что он не просто стар, а супер стар, чтобы обойти на повороте пройдоху Трампа, он уже объявил, что не молод, конечно, но свою работу делать умеет и выходить из президентской гонки не собирается.
Чем так пугает демократов Трамп, помимо кучи разнокалиберных претензий и чисто эстетической неприязни, с которой люди, полагающие себя порядочными, относятся к тем, кто врет без зазрения совести, а порядочные врут, но с зазрением, то есть, когда их никто не видит или просто не хватает за руку.
Трамп, как говорят об этом с увесистой долей вероятности, может — благо у него двойной перевес в Верховном суде, — изменить американскую конституцию и плавно перейти к тому варианту диктатуры, у которого слева кровь и пот гражданской войны, а справа тоска и грусть путинского поворота.
И тут мы опять имеем возможность поговорить об еще одном хорошем человеке и иконе демократического вкуса и стиля, многолетней судье Верховного суда Рут Гинсбург, из-за которой на самом деле Трамп и получил преимущество для консерваторов в этой высшей судебной инстанции американской юстиции. Назначенная еще Клинтоном, она была одним из старожилов Верховного суда и по уму должна была бы сообразить, чтобы уйти в тот момент, когда ее смогли бы заменить на демократа-однопартийца. О чем ее просил Обама, рассыпаясь в комплиментах как в кружевах. И ее действительно многие любили, как же, умница, стильная и точная, но вот как у многих хороших людей, ее амбициозность была выше ростом и заслоняла солнце. Она справедливо полагала, что с ней носятся, берут интервью, снимают в фильмах или воплощают в них, как в сериале «Хорошая борьба», где она является героине наподобие отца Гамлета, а уйдет на пенсию, и все о ней забудут на следующий день. Резонно.
Так же и Байден, ведь это позор не попробовать избраться на второй срок, какой же он тогда хороший (или великий) президент (а какой американский президент не меряет на себя чепец величия), если не добился переизбрания, а то, что отрыжкой его амбициозности может стать если не Гражданская война, то гражданский позор на всю Красную армию, ну, так с кем не бывает, он же пытался.
Так что – да, если по сравнению с рыжим оппонентом, который врет как Лева пишет, а пишет Лева хуево, Байден – хороший президент и хороший человек. Но если из-за его амбициозности, хотел было написать болезненной, но это та болезнь, которая входит в человека легко как душа и выходит на покой вместе с ней, ему на смену придет тот, от кого – помните эту цитату – гром гремит, земля трясется, поп на курице несется – то есть Трамп великолепный, то уже будет не хорошим президентом и хорошим человеком, а тем, кто допустил – попадья идет пешком, чешет попу гребешком – ну, почти апокалипсис без пяти минут новый год.
