Трамп и Лотман (о перманентной Гражданской войне в России и Америке)

Оригинал текста

Некоторое время назад мы ждали посылку, отслеживая ее путешествие по tracking number. В какой-то момент сайт, на котором можно было проверить ее местоположение, стал сообщать о технических проблемах и настоятельно просил зайти позже. Поэтому мы решили зайти на почту и узнать, что происходит.

На почте никого не было, служащая отделения выслушала наш вопрос, показав легкой гримасой, что понимает наше беспокойство, полезла в компьютер и сообщила, что и у них с утра сайт с tracking number не отвечает, увы. А что случилось? Работница почты, оглянулась, дабы удостовериться, что ее, кроме нас, никто не слышит, и сказала вполголоса и с доверительной улыбкой: что вы хотите, у нас теперь Трамп, это только начало. Мы вместе посмеялись, хотя я и подумал мельком, а как она узнала, что мы – демократы? Ведь даже если по акценту она поняла, что мы – русские, это совсем не то же самое, что демократы, скорее, наоборот.

Но меня больше поразило другое. Она пошутила по поводу жизни при Трампе, выразила свои политические предпочтения, что противоречит правилам общественного поведения. Мало того, что о политике здесь до самого недавнего времени не было принято говорить с незнакомыми людьми, она еще была государственным служащим, который не должен вступать в политические дискуссии, тем более по поводу действующего президента.

Однако ситуация вокруг президента Трампа давно уже вышла за пределы обычного. Трампа половина страны не просто критикует, Трампа ненавидят так, как на моей памяти никогда не ненавидели правителя в России. К Брежневу, несмотря на все сиськи-масиськи, всегда относились с примесью иронии. Как, впрочем, и ко всему неприятному. Смягчая иронией острые углы. Стеля себе соломку. Путина, конечно, ненавидят, но локально, это какая-то вполне себе частная история: улица, очередь, театральный зал вполне ему лояльны, а то, о чем говорят в соцсетях – это их частное дело.

В ненависти к Трампу объясняются непрерывно с газетных страниц, экранов телевизоров, театральных сцен, университетских кафедр, о нем говорят не просто нелицеприятно, а намеренно оскорбительно, как о том, чего не должно быть и смириться с чем невозможно никогда.

Мне сложно сравнивать, была когда-либо в Америке такая ситуация с политической поляризацией и яростным неприятием избранного президента половиной страны? Возможно, при Никсоне, который пришел к власти после долгой, казавшейся бесконечной череды демократических президентов. И после почти непрерывной либерализации общества. Президент — республиканец, что тоже, скорее всего, воспринималось некоторыми как сбой системы и, возможно, как контрреволюция, пришел на фоне студенческих волнений, социальных и расовых протестов, демонстраций против непопулярной войны во Вьетнаме, после убийства Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, что еще больше усиливало диссонанс. Его тоже непрерывно критиковали, к нему тоже приклеился лейбл «политик без принципов». Его, в конце концов, подвергли импичменту. Но была ли поляризация общества столь отчетливой?

Возможно, так противники ненавидели президента Линкольна. Его избрание стало поводом для гражданской войны, его стремление отменить рабство раскололо общество, а победа северных штатов над южными заставила смириться с ходом истории в формальной-правовой плоскости, но психологически противостояние только ушло на бОльшую глубину и стало одной из причин убийства Линкольна.

Понятно, что Линкольн – почти полная противоположность Трампу и политически, культурно – не ходил в церковь, не молился, был олицетворением прогресса (а не реакции, как Трамп), но уровень раскола общества, возможно, был сопоставим.

Наверное, понятно, к чему я веду. О Трампе, как представителе консервативного поворота во всем мире (после, казалось бы, необратимых либеральных изменений) написано много. О его более чем эксцентричной натуре – тоже. Но я предлагаю взглянуть на ситуацию с точки зрения идей позднего Лотмана, который, в определенной мере оспаривая тезис о том, что история не терпит сослагательного наклонения, в нескольких работах писал о влиянии на историю уже пройденных развилок. О том, что нереализованные возможности развития продолжают существовать в политике и культуре.

Любимый пример Лотмана (статья Исаченко) – противостояние Москвы и Новгорода, в которой Новгород, воплощавший республиканско-демократическую традицию и идеи Реформации, был разгромлен Москвой, как символом жестокого самодержавия и великодержавия с идеями изоляционизма и консерватизма. Если бы в этом противостоянии победила не Москва, а Новгород, развитие России пошло бы по совершенно другому пути, а эта победа не была предрешенной, она была во многом делом случая (хотя закономерностей было больше), особенно влиятельного в бинарной системе, к которой Лотман относил Россию.

Однако сегодня мы можем взглянуть на идеи Лотмана не только как на умозрительный эксперимент, но как на вполне рациональное влияние, казалось бы, отброшенных, отвергнутых вариантов развития на ход последующей истории. Можно увидеть, что нереализованные возможности продолжают существовать в истории и культуре, как полюс не доминирующего, но как бы оппонирующего движения. И этот полюс не просто влиятелен, он обладает утопической притягательностью такой силы, что способен повлиять на реставрацию, казалось бы, отвергнутых идей и политических сил.

Если говорить о Трампе, то с определенной долей редукции, можно увидеть в его успехе реставрацию идей, казалось бы, проигравших в Гражданской войне более полутора веков назад. Либерально-демократические идеи победили, но консервативно-реакционные продолжали развиваться, и в противостоянии сегодняшних республиканцев и демократов мы видим почти ту же географию и типологию сил. Те же южные штаты, отстаивавшие Конфедерацию, защищавшие рабство, поддерживают сегодня реакционную контрреволюцию Трампа, а северные штаты, не нуждавшиеся в рабской силе уже в середине позапрошлого века, отстаивают идеи демократии и равенства. Понятно, что некоторые константы изменилось: место рабов заняли мигранты, партии, отстаивающие либеральные и консервативные идеи поменялись названиями, но общее противостояние традиционализма-фундаментализма-изоляционизма и либерализма самого широкого профиля остались неизменными.

В некотором смысле Гражданская война не кончилась, та развилка, которую история, казалось бы, прошла и которая не терпит сослагательного наклонения, на самом деле продолжается. Продолжается борьба Севера и Юга, продолжается дискуссия по поводу рабства, расового, конфессионального равенства, и появление Трампа — отчетливое напоминание, что в определенном смысле в Гражданской войне победить невозможно. Она продолжается и спустя века, только использует другие инструменты для продвижения своих ценностей и интересов.

Если же посмотреть на Россию, то и здесь типология сохраняется. И здесь Гражданская война не закончилась. Это война не между белыми и красными, и даже не между западниками и славянофилами (как считал, скажем, Мамардашвили), это война между Москвой и Новгородом. Сторонники республиканско-демократического Новгорода испытали на себе возвышение Путина, как реставрацию – после короткого периода надежд на возможность республиканско-демократического развития – реакционных идей самодержавия и великодержавия с неизменным продвижением принципов изоляционизма и «своего пути». Понятно, что и Россия, точно также — страна, не изжившая идеи рабства, у нее точно также место крепостных заняли мигранты со всеми понятными поправками. Иначе говоря, в истории любые победы не являются окончательными, проигравшая сторона, поддерживая ту или иную традицию, участвует в политической конкуренции и имеет совершенно иную интерпретацию истории, не как череды закономерностей, а как развилки возможностей, сохраняющих привлекательность.

В этой ситуации у Трампа и Путина есть много шансов понять друг друга и договориться, как представителей типологически сходной реакции (при всей разнице политического и культурного ландшафта представляемых ими стран). Но и Новгород, растоптанный и, казалось бы, уничтоженный, не стерт с карты исторических возможностей. Гражданская война в каком-то смысле – перманентна, а победа в ней в определенном плане – временна.