Жена. Главка пятьдесят пятая: холмы Тосканы как образ боли
В Ливорно мы приплыли сразу на несколько дней, потому что, помимо самого Ливорно с его портом, тут были Флоренция, столица Тосканы, и Пиза. От корабля в центр города, откуда и начинались экскурсионные туры, нас довез корабельный автобус, тут же формировались группы до Флоренции и Пизы по отдельности и вместе. Мы поехали сразу вместе, чтобы два раза не вставать.
Так как мы ушиблены литературой, то отделаться от рекогносцировки Мандельштама было затруднительно, тем более что дорога шла вдоль виднеющейся на горизонте гряды бесконечных холмов, которые округлостью куда больше напоминали не молодые холмы в Воронеже, а крымские перспективы. Но я не могу позволить здесь литературоведческие штудии, хотя я ехал и думал над оборотом «яснеющие», над параллелью «печаль моя светла», и снимал, в основном на айфон, виды из окна.
То, что произошло во Флоренции, можно было ожидать: оказалось, что автобусу нельзя заезжать в самый центр, он остановился максимально близко, возможно, метров 500-700, но это расстояние Таньку доконало. Когда мы добрались до начала маршрута, она уже не могла идти, при ее терпеливости, то, как она изгибала, точнее, как боль изгибала ее тело, было просто невыносимо. И никуда не деться, никаких такси, никакого транспорта, только ножками. Она, конечно, гнала меня, обещая догнать, но я не верил, и мы, как партизаны, мелкими перебежками двигались в тылу нашего врага – нарастающей боли.
Как мы добрались до собора Санта-Мария-дель-Фьоре, я уже и не помню, рухнули в кресло кафе на площади, Танька с утра никогда ничего не ела, кроме кофе, тут решила перекусить, взяла какие-то тосты с джемом, какой-то сыр, но, когда принесли, у нее глаза на лоб полезли. Хорошо, не круассаны, но нормальный итальянский хлеб, так ею любимый, и сыр можно найти, нет – хлеб был такой типично американский, из тех, что забудешь в багажнике на год, и он все еще свежий из-за щедрого заряда химии, в него вложенного. А сыр – знаете, такой самый дешевый на свете сыр в пластиковой упаковке, который подают в самолетах и все по такой цене, будто это Данте, в гроб сходя, его благословил. И чем это лучше Маска или Apple, не гнушающихся собирать крохи на своем и так дорогом бизнесе.
Танька меня гнала, говоря, что прекрасно проведет время за компанию с хлебом и сыром из самого дешевого супермаркета, делать было нечего, я решил хотя бы бегом пробежать по городу, о котором всю жизнь мечтал. Ни о какой галереи Иффицы не могло быть и речи, я прошел, пробежал мимо, увидел впереди набережную, рванул туда, хотя это была не ходьба, а ерзанье. И тут в завершение всего пропала связь, я набирал свою Таньку, она не отвечала, но просто не брала трубку, а было банальное отсутствие связи, мобильный интернет работал, связи не было. Я тут же побежал назад – и о, ужас, ее не было в кафе. Ее не было рядом, она, очевидно, дабы не расстраивать меня, решила брести сама по моему следу, и мы потеряли друг друга. Я просто впал в панику, как она доберется, такси нет, автобуса нет, у девочки болит так спина, что она почти не может двигаться и из благородства и самопожертвования не может мне об этом сказать. Все, если найду, не отпущу за пределы видимости. Проклятая связь, я специально узнавал в нашей телефонной компании, будут ли нормально работать телефоны в Европе, да, конечно, какие-то дополнительные деньги за каждый звонок снимали, но связи не было.
Как я ее нашел, сам не знаю. Толпа была базарной или экскурсионной, что почти одно и тоже, густой как сгущенка и такой же липкой и непрозрачной, моя девочка сидела на каком-то приступке возле очередного дома, помнящего божественного Данта, и я встретил ее, как собака, потерявшая хозяина. Все, блядь, ебать-колотить, побрели к автобусу. Мы останавливались столько, сколько ей было нужно, нам некуда была спешить, по времени у нас было еще часа полтора-два до отправления до Пизы. Если не спешить и садиться каждые сорок метров, она не так страдала, и я не так страдал тоже. Пришли, сели где-то в тени, и стали ждать. По впечатлению от вида, где-то возле Боровичей.
Мне с моим характером стало казаться, что у нее разрушены позвонки, и боль идет оттуда. Пару лет (или эпох) назад, наш давний друг Валерка Зеленский с сильной болью в спине поехал из Крыма в Питер, на каждой остановке ложился на землю, на таможне его из-за нежелания давать взятку продержали полтора часа (чья таможня, не помню, до 2014 года лет десять), а когда добрался до больницы, выяснилось, что у него чего-то испарилось из позвонков, и теперь это что-то надо менять на металл. Могло быть и хуже. Мог быть рак позвоночника или что-то подобное. Я начинал подозревать самое худшее, но на предложение – взять такси и валить домой, то есть на корабль, моя девочка возмущенно сказала: вот еще что, глупости какие, а как же Пиза, я хочу посмотреть, почему она все падает и ни может упасть, то же мне – падшая женщина.
Да, воли у таких нежных и железных было не занимать.
Мы дождались остальных, поехали в Пизу, что оказалось почти также далеко как до Флоренции, которую мы, почитай, не видели, а я ехал, держа мою девочку за руку и думал, почему я так испугался, почему запаниковал? Со мной это случалось считанное число раз, когда болели мои собаки, когда мы однажды в толпе на улице Толмачева у Дома кино потеряли на несколько минут нашего маленького Алешку, кажется, все. Какая-то удушливая беспомощность, ощущение, что что-то выпадет из рук, валится куда-то в пропасть то, за что ты отвечаешь, и ничего поделать нельзя.
Мы все также смотрели в окошко на пейзажи Тосканы, но даже цитаты не грели, я думал только обо одном, чтобы автобус подъехал как можно ближе к этой проклятой Пизанской башне, которую мы уже несколько раз видели на горизонте с разных сторон поверх крон деревьев. Идти оказалось ближе, чем во Флоренции, но все равно далеко, если у вас не спина, а колющая боль, но Танька была воплощением воли, которая у мягких людей предстает как что-то умноженное на коэффициент отсутствия ожидания и также ценится. Мы увидели башню Пизы издалека, за сотню метров силы у Таньки кончились окончательно, и она села на ступеньки какой-то, кажется, церквушки или часовни. К ней тут же подсел какой-то коробейник, что-то подаривший, что-то продавший ей в качестве затравки. А меня она послала вперед, как гонцов в плохом стихотворении Тютчева. Я все делал быстро, я по инерции готовился сделать большой ролик про наше путешествие, в результате не сделал и уже не сделаю, но не знал этого и продолжал снимать попеременно фото и видео, не вполне понимая этого экскурсионного ажиотажа, ну, наклонная башня, ну, падает и никак не упадет. Девушки со своими спутниками делали один и тот же снимок, вставали на какие-то тумбы ограды, вытягивали руку, чтобы башня оказывалась как бы на ладони, и так застывали в позе торжества. Что они пытались продать своим зрителям, что они присваивают, апроприируют архитектурную знаменитость, но ведь это в течение минуты повторили четыре-пять девушек? В чем смысл? В минутном обладании, почти публичный дом с работницами с лицами Мерлин Монро.
А может, я опять об ужасе, который обуял меня во Флоренции, когда я потерял свою Таньку, — это было предчувствие того неоспоримого и ужасного, что на нас надвигалось? Но я не Джуна, не Глоба, я не верю в предсказания; однако Флоренция что-то радикально изменила, как бы поделила наше путешествие пополам, придав всему последующему тон напряженного ожидания.
На следующий день мы на таком же корабельном автобусе доехали до центра Ливорно, прошли наши законные 100 метров, заинтересовались прогулкой по каналам и рекам, благо – не надо ходить ногами, купили билеты, но надо было ждать около часа. Посетили рядом стоящую крепость, состоящую из древностей, как калейдоскоп из цветных стекол, а потом отправились глазеть на Ливорно с борта катера, что больше всего напоминало прогулку по рекам и каналам в Петербурге, что отправляется с набережной Фонтанки около коней Клодта. Я держал свою девочку за руку, отпуская только, когда снимал, но я стал хитрить, у меня была дополнительная камера DJI Action 2, которой я пользовался, когда надо было снимать и не светиться. И здесь я просто повесил ее на шею, затем поворачивался каким-нибудь плечом (сено-солома) в ту сторону, которую хотел снять, и все. Получалось много брака, но для фильма, которого все равно не будет, найти более-менее кондиционный материал представало возможным. Мы говорили с Танькой о том, что видели, о том, как все на свете похоже на наш дурацкий Петербург, и все совершенно другое, с иной функциональностью, не для понта (лепоты), а для преодоления трудностей. Я держал ее за ручку, мою девочку, мою живую и такую сильную девочку, и мы глазели по сторонам. Не зная, чтобы мы хотели увидеть?