Жена. Главка пятьдесят седьмая: конец путешествия

Если у кого-то создалось впечатление, что наше путешествие было окрашено исключительно в мрачные тона и состояло из ужасных предчувствий, что это было сплошное мучение и невыносимые страдания, то это потому, что я подсвечиваю свои воспоминания тем знанием будущего, которого у человека нет, и слава богу. Более того Танька никогда не была минорным человеком; пессимизм и хандра, а тем более отчаянье ей было совершенно не свойственны. И даже когда ситуация с ее здоровьем станет угрожающей, а я действительно буду не находить себе места от беспокойства, она никогда, ни разу не продемонстрирует слабость или поведет себя так, чтобы на нее нельзя будет без слез смотреть.

Ничего подобного, она со всех сторон от медперсонала будет слышать слова о том, какая она молодец, подчас – и вполне заслуженно – герой, уж точно стоик, вообще не показывающий своих чувств, а тем более таких, что позволяли бы сделать вывод о ее трагическом положении. Ее последние слова, сказанные мне в конце дня 31 декабря, а больше я от своей девочки уже ничего не услышу и увижу только спящей: «Все болеют, все поправляются». И это были не слова утешения или подбадривания меня, а то, что она думала и чувствовала. А она, за исключением нескольких эпизодов, о которых речь впереди, не была не расстроена, не убита, не подавлена. И своими чувствами делилась в таком, я бы сказал, рационально-рассудочном ключе, что я, боюсь, только и исключительно женщины (хотел сказать: русские бабы, но я других и не знаю) способны.

Тем более в путешествии по Средиземному морю, которое ей очень нравилось, несмотря на сильнейшие боли в спине, которые сгибали ее порой как старуху или инвалида, но ни разу не согнули ее волю и характер, не приспособленный к унынию. Я пишу это, и у меня все дрожит внутри от жалости, обиды и беспомощности, что я не сумел ей помочь и спасти. Но сама Танька была воплощением духа – хотел сказать, победы над любыми испытаниями, — но какая здесь победа, это просто неумение сдаваться и унывать, опускать руки и плакать от бессилия. И так было всегда, в том числе, пока мы годами жили в нищете и подполье без каких-либо видов на будущее, особенно при моем характере (мы не сомневались, что бессмысленная и жестокая советская система рано или поздно рухнет, но чтобы так, разом, за три дня – нет). И всю вторую часть путешествия, а это был Неаполь, Кальяри, Пальма-де-Мальорка, Ибица и еще один целый день в Барселоне, — это было то, от чего она получала удовольствие, не отменяемое ничем, в том числе болями в спине. Разве что в минимальном аспекте, как нечто, от чего не избавиться, значит, не о чем говорить. А на два случая тревожных проблем с глотанием она вообще не обратила внимания, или вела себя так, что у меня не было причин думать, что она живет, стиснув зубы и подавляя стоны.

Я еще проанализирую это свойство стоического оптимизма, когда он будет еще более удивительным, но это то, что ей было свойственно, наравне с мягкостью и неконфликтностью, она была такой с моих первых впечатлений от нее в почти детском возрасте, а мы были знакомы с 15 лет, до последних полутора месяцев, для меня ставших одним кромешным ужасом, но не для нее.

И от путешествия Танька получала огромное удовольствие, в том числе от Неаполя, который, помимо исторического слоя, был одним из самых больших итальянских городов и уж точно самый большой в Южной Италии. А большой и сложный — означает разнообразие. Мы взяли такси сразу, только сошли с корабля, водитель обещал свозить нас в Помпеи, от которых остались одни невразумительные раскопки, показать Везувий, похожий на обыкновенную гору, а также наиболее интересные в туристическом смысле места в центре города. В том числе Королевский дворец на площади Плебесцита, Галерею Умберто I, замки Кастель-дель-Ово и Сант-Эльмо, знаменитые базилики и музеи. Он так и сделал, рассказывая о том, что мы видели, и при этом ругаясь на нерадивых водителей фильо ди путана (сукин сын) и бастардо-идиота (что перевода не требовало, но напомнило нашего любимого учителя физики в тридцатке Михаила Львовича Шифмана, который хотя и не жил в Неаполе, особенную глупость отмечал наименованием патологический идиот, не называя никого так конкретно, конечно, а просто обозначая ту ступень невразумительности, приближаться к которой никому не хотелось.

Конечно, Танька устала, так как мы часто останавливались, куда-то шли, смотрели, фотографировали, потом возвращались, и это ей давалось непросто. Хотя большая часть того, что предлагал посмотреть наш чичероне, компактно располагалась в самом центре города, что естественно почти для любого города с историей. Но я рассказываю не столько о путешествии, сколько о нашем восприятии его, таким, каким видела его моя Нюша, а единственное, чем я могу это подтвердить, так сделанными вместе фотографиями; она смотрела и видела то, что я фотографировал, и в приблизительной степени это похоже на то, какими воспоминаниями она сама обрастала.

В одном месте мы увидели церемонию бракосочетания, вернее той части ритуала, который в Ленинграде-Петербурге включал в себя посещение Марсова поле, здесь старинную крепость, какой в этом смысл, я не знаю, но несколько пар молодожёнов мы увидели.

На площади перед портом, чем-то напоминающей московское ВДНХ безраздельным простором, стояло несколько современных скульптур, в том числе сделанных вполне в духе московского концептуализма из мусора. Так Пригов делал инсталляции из советских газет, а Кабаков воспроизводил стилистику обыкновенного туалета по прозвищу скворечник. Да и я сам обожал снимать постсоветские помойки, полагая их идеальным фоном для любого серьезного образа-сообщения. На площади мы с Танькой несколько раз останавливались, сидели, глазели по сторонам, разговаривали.

И как-то, между прочим, Танька вспомнила, что одной из причин, по которым она не сразу согласилась на это путешествие (помимо сомнений о здоровье) был сам его формат. Что можно увидеть за один день, недоумевала она, я бы предпочла поехать в одно-два места на неделю, минимум на дней 5, чтобы почувствовать отличия, людей, нравы, как у нас получилось с Барселоной. Но втянувшись в круизный ритм, когда на один город – один день, она стала считать, что и это осмысленно. Ведь если понравится, вернуться всегда можно, правда ведь? Я кивнул ей головой, да, конечно, хотя это была неправда, она все видела в последний раз, в первый и последний, и никакого завтра уже не будет. Но мы, к счастью, этого не знали.

После Неаполя мы поплыли на острова, — сначала на Сардинию со столицей Кальяри, где ездили не на такси, а на экскурсионном автобусе без стекол, но с крышей.  Помню огромные пространства бывших соляных копий, соленые озера с белым дном, и какое-то неловкое, немного стыдное состояние беззаботного туриста, той беззаботности , которая и становится единственным уделом его – если только он не такой идиот, как я, и не снимает сразу на несколько камер фото и видео для какого-то фильма просто по причине, что он трудоголик и неврастеник (если это не одно и тоже). Все было мило, то есть при желании можно было втиснуться в это пространство и попытаться достичь в нем равновесия, но для этого требовалось усилие, хотя бы сила интереса, без которого вообще все превращается в картонные декорации. Формально здесь было все, чтобы возбудить интерес глаза и ума, здесь жили финикийцы, потом пустил корни Карфаген, затем Рим, а вслед за ним вандалы, которых покорила Византия. И эта история проявилась в физическом пространстве, так как архитектура только кажется завитками украшений, это тот же рассказ и суд над историей и нравами, как и все другое. Хотя мне больше нравится притворяться глухим и немым, не умеющим читать, а только видеть, чтобы само зрение, продолжением которого является фотокамера, было острее.

И, однако, говоря это, я не могу разрешить одно важное противоречие. Я рассказываю и показываю виды нашего путешествия, как бы раздваиваюсь, я следую логике того времени, когда мы путешествовали по Средиземному морю и делаю вид, что не знаю, что будет дальше. Но я-то знаю. То есть я могу рассказать, как мы приплыли к следующей нашей остановке в Пальма-де-Мальорка на Балеарских островов, где разнообразия не меньше, а экзотики даже больше, чем на Сардинии. Потому что здесь долгие годы было пристанище пиратов, затем, конечно, Рим, а после него на несколько веков арабы, от которых остались и архитектура (в основном, перестроенная) и дух другой культуры; потом опять пираты, слишком уж удобное место. И тогда, когда мы были здесь с Танькой, я понимал, что мы делаем, зачем мы здесь, как это правильно показать и рассказать. А вот сейчас не знаю, не знаю ничего, ощущаю какую-то фальшь от того, что должен изображать туриста, и даже мысль, что моей Нюше это все нравилось, уже не греет меня.

Поэтому я покажу еще несколько видов с Пальмы, которая нам тогда очень приглянулась, как, впрочем, и Ибица, где мы не на чем не ездили, а плыли на катере, сначала в одно экзотическое место, потом второе. Где-то перекусили и поняли, что устали, а у нас еще был впереди один день в Барселоне, так как корабль приплывал утром, а самолет без пересадки вылетал под вечер, чтобы мы летели против времени и вечером того же дня, но уже американского, могли прилететь в Бостон.

Я куда-то тороплюсь, понимаете? Меня не ждет никакое веселье впереди, один нарастающий ужас, от которого я до сих пор не отошел и не знаю, отойду ли. Но мы перекусили на Ибице, поужинали последний раз на нашем лайнере, собрали вещи, приехали в Барселону, где опять гуляли, ждали, когда откроются рестораны, потому что они не открываются утром, или, по крайней мере, не открывались те рестораны, в которые мы заходили. Мы еще посидели возле собачьей площадки, а нам всегда нравилось смотреть на собак, а потом сели в такси и поехали в аэропорт.

Были все необходимые процедуры с таможней и вещами, было страшно холодно в самом самолете испанской авиакомпании, и одеял – новое веянье – не выдавали, их продавали. Я сначала подумал, что это шутка, но нет, принесли полностью синтетическое и тонкое как искусственный шелк одеяло, за которое надо было заплатить 5 долларов. Не в деньгах дело, не велика сумма, но так противна была эта жадность и крохоборство, что я снял с себя куртку, заставил одеть ее Таньку, а сам сидел в футболке и мерз всю дорогу. И то, что она не протестовала, не пыталась вернуть мне куртку, было свидетельством ее огромной усталости и потери сил.

Уже к концу полета, невнятного и утомительного, стало понятно, что мы, кажется, немного простыли. И только когда приехали домой, сделали тест на ковид, результат отрицательный. Хотя бы так. Вернулись.