В этой главке о том, как я пытался перестать быть евреем, и что из этого получилось. И почему. «Но этот урок я, конечно, усвоил. Меня били как еврея, не знающего ни одного еврейского слова, по безграмотности не отличающего синагоги от церкви или мечети, не имеющего в целом городе, кроме родителей, ни одного еврейского родственника. И били только потому, что чувствовали, что я чужой. По духу и крови. И ту чуждость называли: «он – еврей». Я, в свою очередь, переводил это на свой внутренний язык и говорил, еврей – значит, слабый и трусливый. Нет, я не буду трусливым и слабым, и меня никто не посмеет бить, не получив сдачу. Словно по совету Кьеркегора, я ощутил отвращение к жизни, и смерть перестала быть такой уж страшной. Я не говорил при этом, что, перестав быть слабым и трусливым, я прекращу быть евреем, но мне кажется, что-то подобное я подразумевал».
Если посмотреть на логику принятия решений путинским режимом, то нетрудно заметить ряд повторяющихся обстоятельств. На все проблемы – во внешней политике или во внутренней – режим отвечает так называемым повышением ставок. Что такое повышение ставок? Это такое решение, при котором предыдущие счеты, кто там больше или меньше виноват, кто первым начал или ответил, — перестают быть значимыми, так как новый уровень конфронтации предыдущие ставки не обнуляет, но в его тени они становятся несущественными.
Скажем, захватил Путин Крым, и пока неповоротливые европейские демократии думают о том, как ответить, уговаривать или не уговаривать, стыдить или не стыдить, ну и как только вроде решают ввести какие-то санкции или даже вводят их, Путин раз – и начинает кампанию на Донбассе. Европейская дипломатия хватается за голову, начинает вырабатывать систему ответных мер, а Путин отвечает тем, что переводит конфликт на новый уровень. Скажем, западные политики договорились, как наказать Путина за Донбасс, а Путин вроде всегда неожиданно, но всегда для себя вовремя берет своими отпускниками в кольцо украинские войска под Дебальцево, и западным политикам надо срочно уже не думать о том, как наказывать Путина, а как спасать украинские войска от полного уничтожения. А предыдущий уровень конфликт сразу приобретает характер устаревшего, вчерашнего, сегодня уже не столь важного и интересного.
На самом деле точно также Путин – обобщенный, символический Путин – ведет себя во внутренней политике. То есть прошел теракт в Беслане, во время подавления которого погибли дети, причем из-за нежелания вступать в переговоры с террористами, а напротив, продемонстрировав свою крутость, в ответ на бесчеловечность возникла серьезная волна протеста, и путинский режим тут же отреагировал на этой отменой прямых выборов губернаторов.
Точно также уже после Крыма, когда были введены первые западные санкции, стали повсеместно отменять выборы городского и муниципального уровня. Ну, а любые протестные демонстрации тут же отыгрывались режимом в виде усиливающихся репрессий. Чем больше возражаете, тем больнее ответ.
И здесь две логики, два логических процесса – первый: ответ следует на попытку приструнить, но ответ всегда более сильный, чем повод. То есть ты думаешь, что нанес нам ущерб, а мы ответим тебе так, что пожалеешь что на нас напал. Кто к нам с мечом придет, тот погибнет от двух мечей сразу. То есть это логика защиты нападением, и она вполне понятна. Но есть и другая логика, казалось бы, похожая на первую, но отличающаяся от нее. Вы начали упрекать нас словами, мы ответим бранью, вы начнете нас брать, мы вас возьмем на кулачки, вы начнете закатывать рукава, мы вам выстрелим из ружья, вы возьметесь за винтовки, мы запуляем вам ракеты.
Более того, свою логику путинский режим не скрывает, он заранее предупреждает: скажем, заранее устами Дмитрия Киселева предупредил про ядерный пепел. Это случилось тогда, когда он, путинский режим, ждал ответки за Крым и Украину, и Запад быстрого ответа не дал, а Путин его ждал и честно, устами своего пропагандиста предупредил: в нашей воле превратить вас в ядерный пепел. И это не бахвальство, не самодеятельность, сами слова Киселеву в администрации президента не писали, но уровень угрозы оговорили.
Неслучайно этим людям платят заоблачные деньги, не за пропаганду только, а за работу глашатаем, за предупреждение, которое должно восприниматься серьезно. За перспективное объявление войны, чтобы потом не пищали, что мы вас не предупредили.
Сейчас мы видим два как бы связанных между собой, но все равно различающихся процесса: процесс внешнеполитической конфронтации Путина с Западом и, прежде всего, с Байденом, и процесс внутриполитической конфронтации – как бы из-за Навального, хотя и Навальный на самом деле это просто оселок, способ проверить на вшивость. То есть Навальный решил проверить Путина на вшивость (так полагают в администрации президента), и Путин сразу и с готовностью ответил усилением репрессий. Это все и раньше артикулировалось: помните, за порванный погон – размазать печень по асфальту, за брошенный бумажный стаканчик – тюрьма, за копипаст песни группы Рамштайн –несколько лет тюрьмы. И так далее.
Обе логики: на любую угрозу отвечать более сильно. И отвечая, переходить на новый уровень, превращающий прежний в детский.
И эта логика – восходящей гаммы, она математически предрасполагает решение в конце задачи. При условии, что Путин практически никогда и уже точно в серьезных вещах не отступает, то нарастание внешнеполитической и внутриполитической конфронтации не может не закончиться войной. То есть может, но в двух случаях: если Путин уйдет раньше, чем необходимость ответить сильнее активирует опции большой войны. Или если обострение ситуации не будет столь стремительным как сейчас, и значит, Путину не понадобится опции войны. Но если говорить о каких-то сдерживающих моментах, но их как бы нет, то есть они присутствует, но только в смысле логики ответа, надо отвечать, конечно, сильнее, но на градус, на два, не знаю, десять, и на октаву, но не больше, но не на сто, как бы такая вроде как игра в порядочность.
О том, что Путин испугается и отступит, об этом лучше не думать: почти двадцать лет назад проницательный Кома Иванов, человек, знавший полсотни языков и вообще умница, поговорив с Путиным, пришел в ужас и отметил, что разубедить его невозможно, так как он имеет миссионерский склад личности, верит в свою избранность, неслучайность, мол, как иначе от сохи и вонючих портянок – раз, и в президенты, не иначе как рука бога. А если так, то единственное, во что Путин не верит, так это в возможность собственной ошибки. Он не ошибается, его рукой русский бог водит. И точно также его не смутит гибель этого мира, если таким образом ему надо будет доказать свою правоту, он уже говорил на этот счет, а Путин – большой педант и по большей части продумывает все, что говорит. Помните: мол, если они нас будут брать на слабо, то сгорят в аду, а нам, нам ничего не будет, нам мученикам, дорога в рай.
То есть с таким визионерским подходом избежать войны будет трудно. Означает ли это, что Запад должен оставить Путина в покое, не тревожить его и не злить санкциями, в некотором смысле как раз наоборот. Путин осмелел вместе с ростом нефтяных цен, он был куда скромнее в начале своего первого срока, вот когда надо было загонять его под лавку и запихивать поглубже ногами. Не сделали этого, не расчухали, с кем имеют дело, дали насосаться кровью и дурной веры в себя, лопуха. Но все равно: есть несомненная связь между самоуверенностью путинского режима и его агрессивностью, чем слабее режим, тем меньше у него шансов кидать понты, тем менее он опасен.
Сейчас Путин очень опасен, он был в пяти минутах от новой войны с Украиной, и только решение Байдена сбавить тон и поговорить с тем, кого он назвал убийцей, переключило, скорее всего, стрелку. Но это при ценах на нефть под 60 долларов и при подушке безопасности, которая позволяет пережить что угодно и отключение СВИФТа и запрет на использованием Visa и Mastercard. Но и цена нефть вполне рукотворна, и не все же фраеру карта будет везти.
Но если говорить всерьез и с пониманием логики Путина убогого и от этого ужасного: война с Западом для него неизбежна. Она в планах, он к ней готовится денно и нощно, обклеивает обоями бункеры во всех частях России, он готовится к ядерной зиме, и у него не заржавеет нажать на красную кнопку. Если для подтверждения своей богоизбранности, то почему, собственно говоря, нет? Хоть завтра.
В этом интервью А. Кушнарю на канале Newsader – о голодовке Навального, как способе обращения к обществу поверх политической повестки, которая разобщает, а активирование в себе (и, значит, других) человеческое измерение, соединяет в неприятии государства с почти нулевой ценностью человека как такового. О голодовке как политическом жесте у суфражисток, у сторонников Ирландской революционной армии и Красных бригад. Почему правые лидеры не ценят человеческую жизнь оппонентов и спокойно позволяют протестующим умирать от голода в тюрьмах? Когда голодовка успешна и кто, собственно говоря, голодает – политик или голый человек? А также о том, почему Байдену, согласившемуся с тем, что Путин – убийца, вряд ли удастся продолжить эту линию – отношения к Путину как к преступнику, переступившему грань, а придется, скорее всего, дезавуировать свое громогласное согласие куда менее громокипящей практикой.
Году так в 1975-76, точно не помню, в середине 70-х, я – почти наверняка по чьему-то совету, да, вспомнил, Сани Лурье, с которым мы тогда дружили — решил послать рассказ то ли в «Юность», то ли в «Знамя». Что-то такое убого советское, да и шансов практически не было, но я еще не был знаком ни с кем из второйкультуры, был уверен, что всему сумасшествию советской власти противостою я и еще парочка таких жеидиотов, но прежде, чем разрешить себе считать (объяснить другим), что никаких шансов в совке у меня нети не может быть, я приказал себе сделать ровно три попытки. Не помню, какая это была по счету, но ярешил следующее: на первой странице машинописи я не сделаю ни одной ошибки. Я печатал на машинке «Москва» не одну копию, а на всякий случай сразу две закладки с копирками; я, кажется, уже во второмслове делал ошибку раза два, рвал бумагу, заменял новой; ошибок шесть-семь я сделал в первом же абзаце, но, как я ни старался, напечатать первую страницу без ошибок я не смог. И до сих пор себя за это ненавижу. Я это вспомнил только по одному поводу. В представляемом сегодня ролике все засвечено: и снятое содной камеры, и тем более со второй. Солнце блядское из окна. Я уже снял около 30 роликов, но нет ниодного из них без грубых ошибок. Слава богу, мне не нужно это испытание, я могу признаться, что, наверное, не способен не допускать ошибок, и это какое-то странное чувство, в котором самоумаление(ведь мы все немного христиане?) рифмуется с пониманием, что совершенство возможно только ввоображении. А так – да: второй выпуск The bad еврей. В белой рубашоночке, хорошенький такой. Снял обапервых выпуска в один день, только монтировал по одиночке.
Хотя поступательное движение к концлагерю лайт (смотри предыдущий пост) мешает думать о чем-либо другом, я продолжаю записывать и публиковать ролики из моей книжки The bad еврей, написанной в другую эпоху.
В этом эпизоде о полярности еврейства – радикализме и традиционализме, участию в революции и роль в НКВД, об эмиграции и сейсмочувствительности, уме и конформизме, которые в равной степени не имеют никакого отношения к генетике, а являются следствием социальных обстоятельств. «И здесь одно из двух: хотите гордиться еврейским умом, отвечайте за еврейский конформизм. То есть нобелевские премии идут в одном наборе с политической и моральной беспринципностью. То же самое я могу сказать и русским: очень охота считаться шибко духовными и причислять себя к нации Пушкина, Толстого и Достоевского, не забудьте, что были жандармами Европы пару веков, что у большинства народов Европы есть основания люто ненавидеть вас, как тех, кто их жестоко лишал свободы и подавлял всякие попытки поднять голову.
Может, потому у евреев и русских вполне комплементарные отношения, что они знают, что у обоих рыльце в пушку?»
Я решил прочесть этот текст с неочевидным для меня жанром — эссе или очерк, хотя это и не имеет большого значения. Это далеко не первый текст, в котором среди прочего исследуется фигура еврея, идущего по проволоке. Об этом писал и в «Веревочной» лестнице», и в «Вечном жиде». Но не от первого лица, да еще со взглядом через океан, а дальнозоркость — не лишний, хотя и опасный инструмент. Ведь смотреть приходилось на себя. Местом публикации более 10 лет назад стала «Стенгазета», понятно, что никто с тех пор повторить подвиг и опубликовать этот текст не решился: национальная проблема болезненна. Понятно, что мне нет и не может быть прощения, ведь я дезавуирую продленный статус жертвы. Жертва же сакральна не только в русской культуре. А то, что показываю на себе, не прибавляет мне чести. «Не показывай на себе», — кто только, кроме моей мамы, не говорил этого, имея в виду и одно и то же, и разное. Тем более в столь интимной сфере. В тексте 17 главок, значит, будет 17 роликов, сегодня первый.
