От возрастающей гаммы жестокости, от всей этой картинки греческой хунты, разгоняющей студентов в черно-белой «Хронике дня» в «Титане», пострадали, прежде всего, системные либералы. Не только они, конечно, но они, как пограничные столбы на нейтральной полосе, прежде всего. Только что там ещё росли какие-то необычайно красоты цветы вместе с репейником и чертополохом, можно было спорить, а если не они, то кто тогда олицетворял бы степенную вменяемость и рутинную сдержанность попутавшей берега власти. А тут раз — и они уже понуро ждут первой оплеухи от тех, кто в незапамятные времена, именовался «мировым сообществом». Богомолову стоит опасаться демонстраций протеста на его зарубежных гастролях, как это происходит у Гергиева, если эти гастроли, конечно, будут; но не только он внезапно обрёл статус «соловья Генштаба в сухарях и маринаде». Весь слой как в ночном кошмаре увидел себя в зеркале в эсэсовском мундире и фуражке с высокой тульей и с ужасом заметил вспышки фотокамер: то, что они кокетничали с создателями лагерей смерти, узнала публика.
Понятно, что сдвинутые границы радикально изменили позиции не только их. Ведь избиение лежащих (из благородных целей, сказал бы я, да не могу), эти крики: «бей по коленям», — это были удары не по беззащитным тонким щиколоткам ботаников, спасавших пожилого человека, не по лежащим в пыли манекенам суверенной демократии, выкинутым за ненадобностью, а по государственному слою, персонифицированному в разных биографиях и позициях людей на подсосе режима. А чтобы не было сомнений, что это не карикатурная греческая хунта или полиция Пиночета с недосыпа, — родной и для Пушкина русский мат, как check in или невольное уточнение геолокации.
Некоторое время назад была модна тема люстрации и будущих наказаний в России будущего, и, казалось бы, резонно звучали призывы различать тех, кто принимал переломные геополитические решения, и так сказать, обыкновенных конформистов, которые просто наваривают на патриотической или великодержавной волне, как обыкновенные серфингисты. В качестве возражения звучало: многое зависит, от того уровня преступности, к которому сумеет спуститься режим. Потому что при одном уровне соучастие начинается с высоты благонамеренности, а в другом — с того уровня, которого в другом случае хватило бы для обыкновенной люстрации.
Закрытые лица, как наивно показалось кому-то, надежно защищают исполнителей, делая их анонимами. Но это фиктивная анонимность, просто ответственность с личности козла отпущения переходит на корпорацию. Вся корпорация исполнителей (как и корпорация отдающих приказ, и корпорация, занимающаяся предоставлением услуг легитимности первым и вторым) оказывается под ударом. Сплошным, как солнечное затмение. И это тот случай, когда эхо выстрелов расстрельной команды слышно не только в отдаленных горах.
Я не преувеличиваю долговременность влияния произошедших событий: власть умеет переключать внимание на пожары, расстрел посетителей супермаркета в Техасе и Бари Алибасова с жидкостью «Крот» за пазухой. Но общественное восприятие подчиняется законам массовой культуры. Если фильм начинается с убийства жены и дочери героя, проницательный зритель понимает, что это нужно, дабы Том Хэнкс в широкополой шляпе с бОльшими основаниями и беспощадностью наказывал плохих парней, потому что лицензию на кровь он уже получил в первых кадрах ленты.
Я ничего не скажу о победе добра над злом, я в неё не верю, в российских обстоятельствах для этого ещё меньше оснований, чем где бы то ни было ещё. Я готов сомневаться в возможность победы постсоветских либералов, тем более в идеалистических формах правого либерализма, но речь не о победе добра над злом, а в том, что политическим силам, вообще-то находящимся по большей части вне этической парадигмы, редко удаётся предстать в костюме почти театрализованного и малодостоверного зла. Российской власти это, кажется, удаётся. Возможно, и некоторым из нас удастся досмотреть этот ролик до титров на экране.